Власть отца семейства проистекает из особого источника: свое право главенствовать он получает не в силу своего отцовства, но потому, что сын, а точнее, старший сын видит в нем будущего предка. Предназначенный возглавить отцовский культ и в силу этого обладающий властью над своими младшими сородичами, он еще при жизни отца занят тем, что вскармливает в нем святость, готовящую того к судьбе предка. Он дает ему возможность жить, словно знатному лицу, относясь к нему будто к вождю, окружая отца почестями, которые наделяют его достоинством знатной особы. Если угодно, он готовится к тому, чтобы стать его жрецом, пока что оставаясь верным вассалом. Жизнь старшего сына, а по правде говоря, у отца всегда есть только один сын, у которого имеются братья, целиком уходит на то, чтобы в результате длительных усилий сродниться с отцом. Добиться такого породнения тем труднее, что в силу пережитков материнского права сын и отец одержимы разными гениями. Близость между ними – вещь невозможная: их дощечки никогда не будут лежать вместе; напротив, в Храме предков они всегда будут по разные стороны. Но именно в силу отсутствия родственных связей сын может оказаться в зависимости от отца, а отец приобретает поистине княжескую власть. Определяя отцовскую власть, китайцы говорят об отце, как если бы говорили о государе, отмечая, что он «цзунь», почтенный, и должен быть строг, держаться на расстоянии, «янь», подобен «Небу», что он приказывает сыну, как Ян приказывает Инь. Сын держится перед отцом, как вассал перед вождем, и – ничто лучше не обнажает феодальные корни отеческой власти – все обряды, в течение которых сын приближается к отцу, все обряды, которыми создается агнатическое родство, ни в чем не отличаются от тех, которыми скрепляется вассальная зависимость.