Китайская власть

Такое состояние Гуандуна, который в результате действий Дэн Сяопина и маршала Е Цзяньина стал основным бенефициаром первых 20 лет реформ и открытости[4] и увеличил свой ВВП за 40 лет в 130 раз (сравните с общекитайским — 55 раз), создает новую, уникальную ситуацию для Китайского мира: максимально удаленный культурно, логистически, лингвистически и исторически от северных китайских территорий — традиционного центра силы формирования китайского государства, Гуандун, который уже трижды демонстрировал амбиции стать центром нового Китая в постимперский период (государство Тайпинов и формирование центра Нацпартии[5], взрывной рост экономического влияния 1978–1993), сегодня не только максимально выключен из процесса принятия высших политических решений в Пекине, но и испытывает колоссальное давление в рамках развивающегося в Южно-Китайском море конфликта и развивающейся китайско-американской торговой войны. При этом спад в развитии Гуандуна наблюдается именно с приходом к власти нового генерального секретаря Компартии Китая — Си Цзиньпина (2012), резко переориентировавшего развитие китайской экономики на трансконтинентальные связи и внутренние провинции страны. Решение этого противоречия — между континентальным вектором новой власти и экономическими интересами экономического кластера Гуандуна — одна из коренных проблем современного Китая.

Гуандун, совершивший стремительный рывок в XIX и XX вв., опираясь на силы Великобритании и США, начиная со времен формирования государства Тайпинов (????) и попытки свержения цинской монархии в XIX веке, формирует на своей базе альтернативный китайский политико-экономический модуль, противопоставленный Пекину, заключает в себе основные угрозы существованию КНР и превращению материкового Китая в новый центр глобального доминирования в постамериканскую эпоху.

Исходя из стратегии коллективного политического руководства КНР по отношению к Гуандуну будет формироваться один из нескольких вероятных сценариев формы существования Китайского мира, претерпевшего значительные структурные изменения за последние 40 лет. Начиная с конца имперского периода истории Китая, Гуандун является самым главным триггером основных исторических изменений страны: Опиумные войны и создание государства Тайпинов, появление Китайской Республики, Политика реформ и открытости. Фактически существование трех крупных национальных конгломератов КНР — северных, шанхайских и южных китайцев — является важнейшим вопросом национальной политики Китая, вопросом его целостности, его цивилизационного доминирования в XXI веке. Важно отметить, что на публичном уровне этот вопрос табуирован, а за выцветшей ширмой заявлений о едином Китае ведется хаотичная борьба данных кластеров за доминирование с едва ли предсказуемым результатом.

Важно учесть, что, помимо Шаньдунского, Бохайского, Шанхайского, Гуандунского политико-экономических кластеров, в КНР за период накачки внутреннего рынка кредитными средствами и ориентации на трансконтинентальные связи с Европой с 2008 г. формируются пока еще достаточно рыхлые новые политико-экономические кластеры — шэньсийская «вотчина» генерального секретаря Компартии Китая Си Цзиньпина: Северо-Западный Китай, Сычуаньский кластер (Юго-Западный Китай), Пояс реки Янцзы под коллективным руководством комсомольской группы в Компартии – в больше части Аньхойской, Хубэйской и Хунаньскими подгруппами. Особняком стоит и крайне проблемный экономический кластер Северо-Восточного Китая на границе с Россией и КНДР.

Особенностями данных кластеров являются их недостаточная развитость и зависимость от рынков пяти внутренних китайских прибрежных экономик, низкая совокупная доля в ВВП (меньше чем каждая из пяти прибрежных экономик), но при этом достаточно высокое геополитическое значение этих регионов как центров формирования группировок китайской армии и ВПК, а также их логистическая роль в проекте трансконтинентального коридора в Европу.

Таким образом, если экономика Китайского мира состоит из пяти экономик китайских государств, то сама экономика КНР в большей степени состоит из трех крупных кластеров – Гуандунского, Шанхайского и Шаньдунского, и из трех нарождающихся кластеров – Шэньсийского, Сычуаньского и Пояса Янцзы, а также целого ряда малых региональных экономик, не получивших достаточного собственного экономического веса для выделения в полноценного игрока на всекитайском политическом и экономическом поле.

[1] Политико-экономическая роль Гуандуна возрастает, если рассматривать его в совокупности с экономиками Гонконга (ВВП около 350 млрд долл) и Макао, население которых этнически идентично жителям Гуандуна и тесно переплетено экономическими связями с провинцией и большими диаспорами кантонцев в США и Великобритании.

^[2] www.data.stats.gov.cn