Читаем Китайский десант полностью

Александру Моцару

Я верю в Бога,потому —считаю время за тюрьму(где, проливая токи слёз и восклицая«братья! братья!», в осенней дымкепапирос, ко небесам открыв объятья —октябрь уходит как-то так,как мальчик-роботс чёрной тенью),навстречу снежному виденьюподъемля издали кулак.<p>18</p></span><span>Вот был соно твоих словесных страстях,почтиутраченный за день,неуслужливый,золотой. Тывсё ещё чувствуешь,чуть-чуть не помня,его присутствиепод ложечкой, слабую,лишнюю (нет)свирель-пустоту о том, каксбегаешь вдольэскалаторав Божьем одиночестве и(обратил на это после)тряпичнойтишине,как вдруг:осень, желтоватые, осень, листьяна площади сна,дымка,детский мальчиклет восьми (девяти)с бывшим твоим рюкзачком…– Что ж, догнать!Никакого нет,мальчика нет,ты как если скользишьдавней улицей, гдеСимферополь,булыжник,афишная, видишь ли, тумбапо линии к телецентру,не вовсе напротивпроходного двораи дворов,серых ступенек,чёрных(железных куда-то)перил.Понимаешь, что мальчикбыл Аполлон Безобразов,потом:что он был по себе —Филострат…Возвратиться проснулся,подумал: ведьБезобразов-не-Филострат —спокойная тема днядля Китай-разговора.Дляразговора.<p>19</p></span><span>Кошка– это серые ходьбы зверя! —разговаривает:«Я надеюсь о Боге…»Немного собаки говорит:«Лаем, лаем!удаляемся, удаляемся!Никого не остаётся вот здесь,кроме отражения бумажной лунына лезвии потерянного ножав плакучей речкеСалгирке…»Или-ещё-один-раз:«Ничего не замечаю смотреть,кроме отражения луны, не лунына трупиках потонувших мечейв голодной реке —Монголке».<p>20</p></span><span>Листопадлегко и сухоопускаетсяна ухо,– ухо слышиткак шуршит,словно звукв мешок зашит!В дождьиз листьевкто выходит?в желтопад, в те, в то… —нет,не получается стишок,ну и ладно,хрен с ним,лучше перекуримсигарету «Прима»,а потом —запишемпервое,что плеснёт сюда в голову:ХУАНХЭ.<p>21</p></span><span>Чья лодка, вóлнамишурша, как листьями,скользит под кожей:не так ли уплывётдуша, когда заснётна брачном ложе?Когда уснёт на брачном ложе, чьё сердце выплывет: дыша?<p>22</p></span><span>Приснилось:[1]Пятигорский косит на востокон похож на разумный цветок<p>23</p></span><span>«Слушай, осень, а ты хороша:у тебя между листьев душа —что ты хочешь,душа золотая…»«Я хочу половину Китая,жёлтым мелом метёный восток,в голове золотой бугорок:он блестит и царит в голове,там, где осень,а может – и две».<p>24</p></span><span>Не снимайдождясо щёк,ну,пожалуйста,ещё,ну, скажи:в жизни —жизнь,поживём —увидимжизнь!что жемыувидим?– после дождичкав субботув блеске дождичкапруды:двеосенниезаботы,двеосенниеводы.<p>25</p></span><span>…дождик в каплях: «да-да»,а одна: «ад-ад»(это в силе обратная осень)…<p>26</p></span><span>
Перейти на страницу:

Все книги серии Новая серия

Похожие книги

Мастера русского стихотворного перевода. Том 1
Мастера русского стихотворного перевода. Том 1

Настоящий сборник демонстрирует эволюцию русского стихотворного перевода на протяжении более чем двух столетий. Помимо шедевров русской переводной поэзии, сюда вошли также образцы переводного творчества, характерные для разных эпох, стилей и методов в истории русской литературы. В книгу включены переводы, принадлежащие наиболее значительным поэтам конца XVIII и всего XIX века. Большое место в сборнике занимают также поэты-переводчики новейшего времени. Примечания к обеим книгам помещены во второй книге. Благодаря указателю авторов читатель имеет возможность сопоставить различные варианты переводов одного и того же стихотворения.

Александр Васильевич Дружинин , Александр Востоков , Александр Сергеевич Пушкин , Александр Федорович Воейков , Александр Христофорович Востоков , Николай Иванович Греков

Поэзия / Стихи и поэзия
Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги