Читаем Китайцы как самостоятельная раса полностью

В Китае нет дойных воров, а потому отсутствуют все наши молочные продукты. Хлеб и соль на стол не подаются; супов, подобных нашим, нет, — начинают обед со сладкого. У богатых на званых обедах бывает до двадцати-пяти разнообразнейших блюд, не ложащихся, однако, тяжело на желудок, вследствие преобладания растительных продуктов и замечательной воздержности людей в отношении спиртных напитков. Среди китайцев поразительно много поваров по призванию, которые, служа у богатых и знатных лиц, изощряются в изготовления обеденных блюд до крайности. Пособием служат им в барских домах кулинарные книги, подобные нашим. В меню фигурирует, помимо знакомых вам пищевых средств, немало оригинального, хотя бы пресловутые ласточкины гнезда, плавники акул, жареные шелковичные черви, тухлые яйца и т. д. Пиров, однако, в нашем смысле в Китае не существует. Ест народ в общем поразительно мало. Очень многие тратят 2-5 коп. в день на пищу — и так годами. Мне бросалось в глаза, что в купеческом сословии нет явных обжор с огромными животами, одутловатыми и синюшными лицами.

Если китаец очень беден и голоден, то он ест все, не разбирая и не считаясь с вкусовыми потребностями или предрассудками: енотов, собак, кошек, крыс, лягушек, змей; он не только подбирает падающую около фонаря саранчу и тут же поедает ее живьем, но и прячет в карманы, чтобы дома, поджарив, накормить ею семью. Самые бедные люди, — а таких очень много, — несмотря на замечательную постановку дела правительственного продовольствия бедняков в неурожайные годы из запасных хлебных складов, рыскают вместе с отощавшими собаками по вонючим оврагам и помойным ямам, чтобы найти хотя бы что-нибудь съедобное, в крайнем случае попрошайничают, но, как правило, никого не ограбят из-за куска хлеба. Нельзя отрицать того факта, что при необычайном трудолюбия, находчивости и изворотливости, китаец обыкновенно умеет найти себе дело и заработать кусок хлеба, и никогда не запьет с горя. Нищий просит милостыню так: "капитана, дай работай, моя голодай".

Хотя китайские ученые различают только пять основных вкусов, как-то: горький, кислый, солончаковый, пряный и сладкий, однако вкусовые способности у мандаринов дошли почти до таких же утонченных состояний, какия наблюдаются у наших аристократов. Европейца нередко тошнит при одном виде того, что ест и пьет китаец с явным удовольствием; этот, наоборот, не тронет нашей пищи, наших напитков, если только он не голоден до крайности. Нам противна их приправа, они не переносят нашей, напр., горчицы, гвоздики, укропа, корицы, лаврового листа и пр. Вообще, взбегая сношений с другими странами, население Поднебесной Империи оставалось в течение тысячелетий верным тем питательным средствам и вкусовым веществам, которые могла доставить им их родина и к которым народ привык.

Уже чрезвычайное разнообразие и тонкость мелких кустарных изделий говорят о хорошем осязании в пальцах китайских рук, помимо всего другого, необходимого для этого рода труда. Чувствительность кожи в стопах у простолюдинов очень слаба, судя по босякам-чернорабочим и дженерикшам, которые, бегая по улицам, решительно не обращают внимания на острия камней под ногами. Термические ощущения у нас и у китайцев вероятно не вполне совпадают в отношении чувственной окраски: мы, напр., чтобы освежиться, моемся холодной водой, они — подогретой, а в речках не купаются; у них хотя употребляются прохладительные фруктовые напитки, но большинство людей придерживается обычая подогревать все,что предназначено для питья, даже ханшину (водку). Против палящих лучей солнца в большом ходу зонтики, что необходимо тем более, что в жару принято ходить с открытой головой. Обмахивание лица веером доставляет всем — от чернорабочих до мандаринов — чрезвычайное удовольствие, и этот с нашей точки зрения предмет роскоши — является в Срединном царстве необходимой частью национального костюма. Зимой одевается народ, конечно, теплее, чем летом, однако в мороз не носит ни рукавиц, ни перчаток, а в знойную пору рабочий элемент ходит голым по пояс даже на Севере.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука