Китовый ус

Но шло время, участковый перешел на «Спорт», а затем на «Прибой», «Норд», «Север», а когда стал покупать «Шахтерские» и «Беломорканал», Людмилке исполнилось семь лет, и Мотя успокоилась окончательно, повела ее в первый класс. К пятому Людмилкиному классу она уже растолстела, стала тетей Мотей, той тетей Мотей, которая запомнилась всем: важная и уважаемая, имеющая вес и влияние в Изюме.

Она завела особый зал по примеру тети Ути, но не внизу, потому что у чайной не было низа, вынуждена была распространиться по горизонтали. Не нашлось у нее старинной мебели, и дорогого дерева никакого в Изюме не произрастало, но все-таки кабинетик стал уютным и привлекательным. Он не давал никакого дохода, а давал возможность увеличивать свое влияние среди влиятельных лиц. Отдельный вход вел не только в кабинет чайной, но и в другие кабинеты и двери. Когда пошла мода на разный дефицит, тетя Мотя завела свой дефицит, можно сказать, держала всегда ящик или бочку пива под прилавком, имела запас хороших колбас, консервов и других продуктов, которые распределялись среди нужных людей. А если тебе человек не нужен, зачем же его баловать, рассуждала тетя Мотя, будешь ко всем доброй и приветливой, так и уважение нужных людей потеряешь.

Романтические гастроли с Костей давно потускнели, порой тете Моте казалось, что они приключились с другой, а не с нею, и только дочь своим существованием подтверждала их былую реальность. Иногда тетя Мотя горевала, что у нее так с Костей вышло, но это были минуты слабости, после них она всегда радовалась своей свободе от сложного и непонятного мира, куда она однажды влетела, как в омут головой. Хорошо, что так вышло, хорошо, что так спокойно, и хорошо, что все так обошлось.

Нельзя сказать, что у тети Моти не было долговой книжки, куда, как она выражалась, брала на карандаш тех, кто покупал у нее в долг. Не было в этом деле у нее широты тети Ути, не было того взлета, но и клиенты тоже были не те, так себе, шушера одна, опивки, до получки возьмет две бутылки, а потом придет с пятеркой в кармане и приволокет полмешка пустой посуды. Тетя Утя ставила на людей с будущим, помогала им в жизни, а тетя Мотя вынуждена была возиться с теми, у кого будущего не было, даже настоящее и то через пень-колоду, от пьянки до похмелки. Да и возилась с ними больше из-за жалости, народ все же, смотреть страшно, как он поутру трясется.

Однажды в очередную кампанию борьбы с пьянством тетя Мотя ввела в своей чайной новшество. Приволокла из дому Костин барабан, повесила на стене и объявила определенной части торговых своих партнеров, что отныне, если кто попытается попросить у нее в долг, пусть ударит столько раз, сколько рублей он просит, а если, скажем, четыре неполных рубля, например, три шестьдесят две, то надлежит ударить три раза громко, а четвертый раз потише, то есть на шестьдесят две копейки, а уж потом сама тетя Мотя решит, заслуживает он ссуды или нет. И еще она объяснила этим партнерам, что приблизительно такой порядок был у писателя Толстого, и хотя ей, конечно, с Толстым не равняться, и она не равняется — у него били в колокол желающие попросить денег, а у нее пусть бьют в барабан. Для того, чтобы знали, кто пьет, когда у него уже и денег нет…

И как ни странно, конец этому обычаю положил истинный владелец барабана. Вначале неожиданно пришел перевод на три тысячи в новых деньгах, тетя Мотя догадалась, что это от Кости, а затем появился и он сам. Зашел прилично одетый, в белой сорочке с галстуком, тетя Мотя и не узнала его — так он изменился, облысел весь, усы завел, да и в темных очках был. Сидит и сидит в углу, тетя Мотя забеспокоилась — не ревизор ли какой незнакомый, а тут, как назло, один опивок ударил три раза громко, а четвертый потише и лезет чуть ли не за прилавок за ответом. Подумал опивок, что тетя Мотя не расслышала, и опять пошел лупить.

— А зачем этот гражданин в мой барабан бьет, мурмулька ты моя? — подошел Костя и снял очки.

— Ой, Костя! Не узнала — богатым будешь или стал уже, — залепетала тетя Мотя, не зная, радоваться гостю или нет. — Да это, Костя, просит он так на бутылку. Надо же их как-то воспитывать.

— Ах вон оно что! Унижаешь человеческое достоинство, нехорошо это, Мотенька. Ты сними его да отдай лучше какому-нибудь оркестру. Барабан классный.

— А может, ты его себе заберешь или ты теперь не шут гороховый? — съязвила тетя Мотя, потому что Костя не успел заявиться, а стал указания раздавать, как же, его указания ждут тут не дождутся.

— Нет, Мотенька, не шут я, а рецидивист.

— Всего-то навсего?

— А тебе что, мало этого? Однако у вас запросы, мадам. Ладно, когда у тебя закрывается шалман? Хочу поговорить о дочери. Покажешь или нет?

— Так, товарищи, прошу всех покинуть зал. У меня ревизия! — властно объявила татя Мотя, и посетители, с опасной поглядывая на Костю, освободили чайную.

— Возьми с собой бутылку коньяку, закуски хорошей, надо же отметить как-то встречу, — попросил Костя.