Китовый ус

— Вот видишь. Еще две — и подавай заявление или иди в слесаря.

Хруслову почему-то захотелось быть полезным этому пареньку, и он рассказывал ему о коварностях перекрестков, о дорожных знаках, которые должны были встретиться по пути, вспоминал приключения свои на улицах Москвы, разоткровенничался, сказал даже, что едет за котенком для сына. И паренек осмелел, повел машину увереннее.

В винном отделе Хруслов взял шампанского, затолкал бутылку в безразмерный внутренний карман полушубка, а в кондитерском ему не повезло — в продаже не было конфет в коробках. Он убеждал продавщиц, что случай у него особый, нужна хорошая коробка конфет «вот так», и показывал, как нужна, тыча большим пальцем под подбородок.

— В особых случаях можно брать трюфеля, — посоветовали продавщицы.

Возле нужного дома Хруслов попытался было дать денег таксисту, чтобы он мог уехать, если разговор с хозяйкой затянется. Но тот отказался:

— Я подожду. Вам же снова придется ловить мотор.

На последнее слово парень, чувствовалось, просто отважился.

Маргарите Макаровне было лет пятьдесят пять, с виду бухгалтерша или учительница, правда, немного молодящаяся, модно одетая — в серых брюках и голубой кофте с короткими рукавами. Она повела Хруслова по длинному и широкому коридору со многими дверями слева и справа. Из них выглянули две старушки, мужчина в яркой атласной пижаме, должно быть, обладатель сердитого голоса, и уже в самом конце коридора, где что-то жарилось и шипело, показалась девочка лет двенадцати.

— Раздевайтесь, пожалуйста, а дубленку свою сюда, — хозяйка показала на свободную вешалку из трех крючков и открыла рядом с ними дверь.

Раздевшись осторожно, чтобы не выглянуло горлышко бутылки, Хруслов вошел в комнату и огляделся, выискивая будущего своего домочадца. Посреди комнаты стоял длинный шкаф, он разделял жилплощадь как бы на два помещения — такие усовершенствования Хруслов встречал не раз и применял сам, когда у них еще не было отдельной двухкомнатной квартиры. Маргарита Макаровна жила в коммуналке, и Хруслов проникся к ней сочувствием, тем более что по кошачьей линии теперь она была вроде бы как его родственница. После такого движения души возникло намерение освободить карманы полушубка, но что-то удержало Хруслова, возможно, дала о себе знать привычка все немножко откладывать и сдерживать себя. И он не поддался родственному чувству, решил повременить.

— Проходите, пожалуйста, садитесь, — сказала Маргарита Макаровна, приглашая в комнату за шкафом и указывая на кресло возле письменного стола.

Хозяйка села на тахту напротив и стала пристально смотреть на гостя. Хруслов взглянул на нее, словно споткнулся о большие голубые и настороженные глаза, отвел взгляд, будто был уже виноват в чем-то.

— Маргарита Макаровна, я ненадолго. Я на такси, машина внизу…

— А вы отпустите машину. Нам ведь надо поговорить, — заявила хозяйка.

— Ничего, подождет, — сказал Хруслов, вспомнив слова таксиста, и пожалел, что так неловко начал разговор.

— Простите, как ваше имя-отечество…

— Федор Дмитриевич.

— Расскажите, пожалуйста, Федор Дмитриевич, о своей семье. Я ведь не знаю, извините, кому отдаю котенка. И вашу знакомую, Вику, тоже почти не знаю. Отдыхали вместе в Крыму, там и познакомились. Где она кстати, работает?

— Бухгалтером у нас, — ответил Хруслов, поняв, что «у нас» для собеседницы ничего не значит, добавил: — В гараже…

— А вы кем работаете?

— Водителем.

— А-а, теперь ясно, почему вы такси не отпустили….

— Нет, я работаю на грузовике, а на такси приехал за котенком.

— А где ваша жена работает?

— На фабрике, инженером.

— У вас дети есть?

— Есть. Сын Максимка, ему-то и котенок, — Хруслов улыбнулся и тут же подумал, что и улыбнулся он тут вроде не к месту, зря.

— Сколько ему лет?

— Шесть.

— Вы ведь знаете, дети бывают жестокие. Он у вас какой, за хвост таскать не будет?

— Нет, Маргарита Макаровна, он у нас ласковый мальчик. Летом он гостил у бабушки, и там был котенок. Они так подружились, что потом, когда мы взяли Максимку, тот, написала нам бабушка, три дня кричал. Искал товарища…

— Почему же вы не взяли котенка с собой?

— Видите ли, тот вырос в селе, на земле и на воле, ему у нас было бы трудно. Мог бы и не привыкнуть к городской жизни.

— Значит, вы работаете и жена. А сын с кем?

— Максимка в сад ходит. Правда, сейчас он не ходит, ему сделали операцию, только выписали из больницы. Ему дома еще сидеть и сидеть.

— А какую, простите, операцию?

Хруслов рассказал. Хотя и не было никакого желания — он столько раз уже рассказывал на работе, знакомым и соседям о Максимкиных делах. Маргарита Макаровна слушала не так, как другие, она или до конца не понимала того, что он рассказывал, или же думала о чем-то своем.

— Когда он выздоровеет, снова пойдет в сад? Я правильно вас поняла?

— Конечно, снова пойдет в сад.

— Значит, котенок будет целый день сидеть дома один? — встревоженно спросила хозяйка. — А бабушки у вас нет?

— Есть, но не здесь. В деревне наша бабушка, — ответил Хруслов, поежившись от мысли: «Она для котенка требует завести бабушку, что ли? У Максимки и то нет бабушки…»