Китовый ус

Как и положено начальству, Роман Павлович задержался и, прежде чем подойти к грабарям, посмотрел внимательно — нет ли среди них кого-нибудь из знакомых. На счастье, таких не нашлось. Грабари уже подвыпили на его деньги, встретили Романа Павловича как отца родного, и он не погнушался чаркой. «На свои ведь кровные пью, мать-перемать», — подумал Роман Павлович и поехал вместе с Тихоном на бугор.

Утром Роман Павлович увидел на вершине бугра десятки людей с подводами. Внизу, у подножья, стояла хата Донцовых, так что задерживаться дома ему не было никакого смысла. Сказав жене, что она, если станет трудно, пусть продаст корову, Роман Павлович уехал в Донбасс. «Пусть хоть каким-нибудь делом займутся, человек без дела ржавеет», — думал Роман Павлович в поезде и усмехался, представляя, что будет с грабарями, когда узнают, как их околпачили.

Потом ему рассказывали, что Тихон, ожидая начальника, который на несколько дней уехал в столицу — в Харьков, вместе с артелью развозил бугор недели две…

«Глупый был народ», — думает сейчас Роман Павлович.

После войны этот бугор грузили экскаваторами лет двадцать, ветку железнодорожную к нему провели, вы везли песка миллионы тонн, но большая его половина, в том числе и вершина, где трудилась артель Тихона, так и осталась нетронутой. Правда, посадили на нем сосны — уже и лес стоит, шумит хвоей…

Роман Павлович свернул цигарку, закурил. По дороге проехал грузовик, груженный полосатыми, блестящими на солнце арбузами. «А кавунчика бы сейчас, холодненького, сахарного, было бы в самый раз», — подумал он, и его полудремлющий мозг осеняет вдруг мысль.

— Эй, хлопцы! — кричит он футболистам и манит рукой. — Идите быстренько сюда. Ну, кто быстрее, тому первому что-то скажу…

Мальчишки бегут к нему наперегонки, окружают его, запыхавшиеся, загорелые, со сбитыми в кровь ногами. И правнук Роман прибежал, смотрит нетерпеливо на прадеда.

— Всем говорить или, может, одному правнуку Роману, а? — спрашивает Роман Павлович.

— Нет, деда, всем говорите! Зачем тогда бежали!

— Всем, дедушка, говорите, — просит и правнук.

— Так вот, сейчас тетка шла одна и сказала: возле Капитоловского моста опрокинулась машина с кавунами. С прицепом. Там кавунов этих видимо-невидимо. Люди берут, сколько кто может донести. Может, сбегали бы туда, а, ребята?

Мальчишки срываются с места — одурачить их легко, и мчатся по домам за сетками под кавуны. Все уже, наверно, забыли, что Роман Павлович умеет врать. Но слух пущен, и Роман Павлович почти тут же забывает о своей шутке, как вдруг видит, что к Капитоловскому мосту спешат и взрослые.

— Куда это народ бежит? — кричит Роман Павлович.

— Да возле Капитоловки машина с кавунами опрокинулась…

— А… — вспоминает Роман Павлович, и самое поразительное, что он поднимается со скамеечки и тоже идет туда. «А что, если вдруг она там на самом деле опрокинулась?» — думает он.

В ХОРОШИЕ РУКИ

Федору Хруслову вскоре после Нового года срочно понадобился котенок, маленький, ласковый и, главное, чистый котенок, потому что нужен был не самому Федору Хруслову, а его шестилетнему сыну, Максимке, который только что перенес серьезную и сложную операцию. Жена Хруслова, когда Максимка каждое утро напоминал отцу о своей мечте, а каждый вечер расстраивался, увидев, что тот опять пришел без котенка, категорически предупреждала: только чистого, не дай бог царапнет ребенка и занесет какую-нибудь инфекцию. Насчет того, что царапнет — никто не сомневался: летом Максимка гостил у бабушки, был там котенок… Не обижал он его, но ходил с поцарапанными руками — играли вместе, а у котенка коготки острые.