Кюхля

Николай умолял его императорское величество государя Константина приехать в Петербург. Мать писала его императорскому величеству несколько иначе: просила официального манифеста либо о вступлении на престол, либо об отречении. А ответа от Константина не было.

Утром 5 декабря Николай сказал Мишелю озабоченно (он только что имел разговор с Бенкендорфом) :

- Твое пребывание здесь становится действительно неудобным. Константин молчит. Дольше ждать ни минуты нельзя, не то произойдет несчастье. Maman просит тебя ехать к Константину. Да или нет - либо пускай приезжает царствовать немедля, либо - официальный манифест об отречении. Этак дальше невозможно. Поезжай сегодня же. Останавливай по дороге курьеров и распечатывай депеши - чтобы не разъехаться с ответом. А теперь maman к себе просит.

Мишель поморщился и отправился к матери. Секретарь Марии Федоровны выдал ему удостоверение:

"Предъявитель сего открытого предписания его императорское высочество государь великий князь Михаил Павлович, любезнейший мой сын, уполномочен мной принимать моим именем и распечатывать все письма, пакеты и прочее, от государя императора Константина Павловича ко мне адресованные.

Мария".

Мать долго говорила с Мишелем. Потом она обняла его и сказала настойчиво, подняв указательный палец:

- Quand vous verrez Constantin, dites et repetez lui bien, que si l'on en a agi ainsi c'est parce qu'autrement le sang aurait coule 1.

Мишель хмуро повел плечами и пробормотал:

- Il n'a pas coule encore, mais il coulera 2.

1 Когда вы увидите Константина, скажите ему и растолкуйте, что если так поступили, то это потому, что иначе пролилась бы кровь (франц.).

2 Она еще не пролилась, но она прольется (франц.),

В тот же день он скакал обратно. Перед самой заставой он вдруг остановил коляску, велел остановиться двум свитским генералам, которые ехали с ним. Он соображал:

"Не вернуться ли?"

Потом махнул рукой и поехал.

V

Когда Вильгельм ушел от Рылеева, он почувствовал радость. Сердце билось по-другому, другой снег был под ногами. Навстречу шли люди, бежали извозчичьи кареты. Солнце лилось на снег. Проиграли куранты на Адмиралтействе - двенадцать часов. Полчаса назад Рылеев принял его в общество.

У окон книжного магазина Смирдина толпился народ. Вильгельм подошел к окнам. В одном окне висело два портрета: один изображал человека с горбатым носом и глубокими черными глазами, другой - юношу с откинутой назад головой.

"Риэго, Квирога, - с удивлением прошептал Вильгельм. - Что за странное совпадение". А в другом окне, главным образом привлекавшем внимание публики, был выставлен большой портрет Константина. Румяное лицо, широкое, скуластое, с крутыми белокурыми бачками, с непонятными светлыми глазами, смотрело с портрета непристойно весело. На портрете была надпись: "Его императорское величество самодержец всероссийский государь император Константин I".

- На папеньку будет похож, - говорил мещанин в синей поддевке. - Носик у них курносый, в небо смотрит.

- Вы, дяденька, на нос не смотрите, - сказал молодой купец. - И без носа люди могут управлять. Тут не нос, дяденька, нужен.

Офицер в меховой шинели покосился на них и улыбнулся.

- Для начала недурные разговоры, не правда ли? - спросил он быстро по-французски Вильгельма.

Вильгельм засмеялся, вздохнув полною грудью, и пошел дальше. Все было странным в этот день.

Прошел высокий гвардеец, бряцая шпорами, укутавшись в шинель. Он что-то быстро говорил человеку в бобрах. "Может быть, и они?" - Вильгельм улыбнулся блаженно.

Ему захотелось повидать Грибоедова сейчас же.

- Ах, Александр, Александр, - проговорил он вслух, не замечая, что слезы текут у него по лицу.

Почему здесь, на Невском, нет в этот час ни Грибоедова, ни Пушкина, ни Дуни?

Вильгельм взял извозчика и поехал к брату Мише. Только что он узнал от Рылеева, что Миша в обществе давно.

Он увидел его, пасмурного, молчаливого, деловитого, вспомнил на секунду отдаленно отца, сбросил шинель, подбежал, путаясь ногами, обнял брата и заплакал.

- Миша, брат, мы вместе до конца, - бормотал он. Миша взглянул на него и застенчиво улыбнулся. Ему

было чего-то стыдно, он избегал взгляда брата и спросил у него коротко, не договаривая, как бывало в детстве:

- Ты давно?

- Только что, - сказал, бессмысленно улыбаясь, Вильгельм.

Они помолчали. Говорить было трудно и, кажется, не нужно. Было весело, немного стыдно. Миша спросил брата, улыбаясь:

- Хочешь завтракать?

Они высоко подняли стаканы и молча чокнулись.

- Я к тебе по поручению, - вспомнил Вильгельм. - Меня Рылеев прислал спросить, как дела идут.

Миша стал деловит.

- На Экипаж можно надеяться твердо. Сейчас ко мне должны прийти Дорофеев и Куроптев. Они все знают, поговори с ними.

Дорофеев и Куроптев были главными агитаторами среди матросов. Они были старыми знакомыми Вильгельма. Скоро они пришли. Миша спросил их весело:

- Ну что, как дела идут?

Дорофеев переминался с ноги на ногу, Куроптев посмотрел исподлобья.

- Можете все говорить, - сказал Миша, - брат знает.

Дорофеев улыбнулся широко.