Клад

— Ладно, Дарья. Погрязли вы тут, я вижу. Чистить вас и чистить — вот что нужно.

— Это ты будешь чистить?

— И я. И другие найдутся.

— Ну, знаешь, хватит нам произвола, милый. У нас перестройка.

— Какая перестройка? Сколько времени шум стоит, а толку? «Детей Арбата» напечатали да жулика индивидуалом объявили — и все дела.

— Ты, значит, против перестройки? — поинтересовался Валера с ухмылкой.

— Ты меня на пушку не бери. Я в Панджере…

— Интернациональный долг выполнял?

— Ненавидеть учился.

— Кого?

— Гнусь, которую вы под носом не видите. Проснуться пора.

Александр Дмитриевич наблюдал, как оба накаляются. Почему? Едва знакомы. Один другому дорогу не перешел, ни Дарья между ними не встала, ни мифический клад, никем не найденный. Впрочем, клад все-таки подтолкнул, разжег. Каким-то злым духом оказался. Деньги… Они ведь на Руси мерило не столько богатства, сколько совести. Хорошо это или плохо? История так распорядилась. Веками два полюса: умопомрачительная роскошь дворцов и тощий пахарь, плетущийся с сохой за тощей лошадкой. Цари дарили деньги вместе с людьми. Пожаловано десять тысяч рублей и тысяча душ… Деньги не с трудом, не с заработком в народном мнении связывались, но с произволом, грабежом, неволей, принуждением, обманом, со всем бессовестным. Потому и революция произошла, как на Западе считают, дикая. Больше крушила в гневе, чем созидала, ненавидела все, что с деньгами связано, с богатством, даже культуру, что на выжатом поту господами взращивалась. И громили усадьбы и церкви, национальное достояние, украденное у собственного народа. Проклятьем заклейменный мир голодных и рабов свой мир строить взялся. Но разве раба убедишь, что деньги — это экономический рычаг? Нет, это проклятье, знак сатаны. А сатана силен. Все горнила прошел и выжил, и деньги выжили. Сменили только орла на серп и молот, даже ленинский профиль увековечили. Вот где абсурда гримаса! Понятно, что басилевсы, цезари, короли свое изображение на монетах увековечить старались. Смысл в этом был. Как иначе собственную персону оттиражируешь, чтобы до каждого дошла, если ни телевидения, ни фото, даже печатного станка еще не изобрели! Вот и работали монетные дворы, осчастливливали подданных ликами государей на золоте и серебре. Однако не сообразили вовремя — то, что для благородного металла хорошо, неуместно для бумаги. Но что поделаешь? Золота и королей постепенно поубавилось, а денег и кумиров количество все множилось. И пошли гулять по карманам и кошелькам, сейфам и конвертам со взятками уже не подлинные, а условные знаки людского всемогущества с мыслителями и революционерами, поэтами и художниками, гуманистами и жертвами. На каждом следы грязи, сказал Ленин о долларах с изображением Вашингтона, а недалек уже был день, когда и его профиль на деньгах оттиснули, и пришло время, когда пачки таких бумажек стали во множестве при обысках из воровских тайников изымать…

Александр Дмитриевич одернул себя. Опять занесло!..

Тем временем Сергей и Валера окончательно разошлись.

— Будить собрался? Как декабристы Герцена?

— Народ, а не Герцена.

— А зачем? Народ спал спокойно и во сне снижение цен видел.

— А ты какие цены видел?

Сергей негодовал, Валера держался лучше, старался насмешкой уязвить, избегая слов оскорбительных.

— Я на бесплатный трамвайный билет через двадцать лет не надеялся. Я машину купил.

— На какие шиши?

— На которых написано, что они обеспечиваются золотом и драгоценными металлами. А ты, между прочим, читаешь, что на наших деньгах написано?

— Ну?

— Про золото — начиная с червонца, а на трояке, например, — всем достоянием Союза. Улавливаешь разницу? У кого настоящие деньги, у того золото, а у кого казначейский билет, если жить хочешь, обеспечивается тем достоянием, что в руки попадет. Можешь с производства унести, тащи! За те деньги, что в получку платят, имеешь право на все достояние.

— Вижу, пока мы воевали, жулье ума набралось, теорию подвело?

— Да, дураков поменьшало. Зато скулят громко — как жить будем, если цены повысят? Пропадем!

— А ты не пропадешь?

— Нет. Повысят цены, компенсации дадут, значит, и денег на руках больше появится. Вот и потекут из рук в руки.

— К тебе? А другие?

— Пусть крутиться учатся, привыкли к государственному подаянию. СССР! Собес советских социалистических республик. Лучшая в мире богадельня, где старухи на ночь тапочки под подушку прячут.

— Делягам дай волю, вы и из-под подушки достанете!

— Нам вдовьи копейки ни к чему. Отдайте, что гноите.

— Тебе отдать, тебе?

Александр Дмитриевич подвинул бутылку, налил стопку, выпил.