Кладбище мертвых апельсинов

Второстепенный литератор, позволивший отпечатать и овечьей кишкой по буквам вышить на груди кроссворд из ежедневной газеты, вместо зубов носит на верхней и нижней челюстях стальные гробовые винты, прикрепленные стальными гайками, и в аудитории его студенты всякий раз перед и после его сообщений должны откручивать и закручивать его рот. Когда после публичного чтения моих произведений публика приветствовала меня аплодисментами, в ее рядах всегда нашлось бы несколько человек, желающих услышать в их шуме пистолетные выстрелы.

На рынке Младенца Иисуса на площади Навона можно купить натуральную соломенную подстилку с воловьим и ослиным навозом в маленьких пластиковых пакетиках для яслей младенца Иисуса. Много тысяч различных, выполненных из пластика, дерева, мороженого, шоколада, марципана и пряничного теста фигурок младенца Иисуса лежали на прилавках на пластмассовой соломе, вате, древесной стружке или настоящей соломе, пропитанной мочой младенцев-сирот, родившихся двадцать четвертого декабря. Продавщица, заворачивающая в папиросную бумагу пластикового голыша Иисуса, зубами откусывает клейкую ленту, которой она прикрепляет крылья бумажному ангелу. Игрушечная деревянная лошадка, пару раз качнувшись, остановилась с поникшей головой перед сидящей в инвалидном кресле продавщицей, на коленях которой лежали пластиковые рождественские ясли и распятия из костей пасхальных агнцев. На прилавке со сладостями лежали жевательные конфеты в виде сигарет с надписью «Мальборо», они напоминают мне наши прилавки в дни церковных праздников, во время которых дети тоже могли купить подобные жвачки-сигареты. Я ни разу не решился в присутствии отца, ненавидевшего алкоголь и никотин, сунуть в рот такую сигарету. Негритянка в наброшенном на голову и плечи белом платке сидела, выставив перед собой ряды лежащих в пластиковых яслях черных пластмассовых фигурок младенца Иисуса, вокруг шеи и живота которых обвивались пластиковые четки. В каждом из двадцати наполненных водой, привязанных друг подле друга на веревочках к деревянной перекладине полиэтиленовых пакетах, которые раскачиваются прямо над головами покупателей, плавают по две оранжевые декоративные аквариумные рыбки, чьи тела прозрачны и сквозь них просвечивают их внутренности. Дети, тянущие ртом нити карамели, подходят к прилавку и, широко раскрыв глаза, смотрят на тяжело дышащих рыбок, которые не могут даже повернуться в маленьких пакетиках. Их внутренности двигаются судорожно, рывками. Восхищенно кричат две маленькие девочки: «Pesci! Pesci!»[21] и глядят на полиэтиленовые пакеты, в которых быстро, живо, но одновременно уже и летаргически, от недостатка кислорода, на спине шевелятся рыбки. На экране телевизора, установленного в подсобке магазина, идет криминальный сериал «Деррик». Над полкой с круглыми стеклянными вазами, в которых стоят искусственные морские водоросли и морские камни, висят образа святых и семейные фотографии. Иногда я должен засовывать в свою записную книжку с изображениями высохших обряженных мертвых тел епископов и кардиналов из Коридора Священников катакомб капуцинов в Палермо и потирать руки, чтобы согреть их. В стоящем на полу стеклянном аквариуме ползали, залезая друг на друга, на находящийся в нем камень, больше сотни величиной с большой палец руки зеленых морских черепах. Многие черепахи лежат замертво на спине, задавленные другими. На потолке висит яркая лампочка, которая, должно быть, слепит некоторых черепах. Запущенный старик сидит, бренча на мандолине, перед прилавками с рождественскими яслями. Когда женщина кладет банкноту в пятьсот лир в лежащую перед ним коробку из-под обуви, он поддевает банкноту грифом мандолины и засовывает ее в карман брюк. Англичанин с четками, обмотанными вокруг правой руки, садится рядом с играющим на мандолине, у которого время от времени изо рта течет слюна и тянется ниткой к асфальту, и дает ему половину своего бутерброда. Затем старик, играющий на мандолине, пьет вино из белого пластикового стакана и, всякий раз укусив бутерброд, роняет изо рта лесные орехи, пытается их поднять, при этом он глядит перед собой не беспомощно, а сердито, наконец продавец рождественских яслей хватает его за плечо. Старик, словно зверь, палкой сгребает лесные орехи, на которых еще блестит его слюна, в кучу, заворачивает их в бумагу и сует, выходя с площади Навона, в карман своих темно-синих брюк. Вместе с ним я покидаю площадь Навона и вновь встречаю маленького цыганенка, ведущего на веревке своего маленького котенка и несущего гармошку. В уголках его рта я вижу крошки шоколада.