Кладбище под кроватью

Накрытый стол поприветствовал его блюдом под блестящим колпаком и открытой бутылкой «мерло». Вино просто ждало, когда его выпьют. Ким разместился на стуле и постелил на коленях салфетку. Взглянул на Фюрстенберг, проводившую его до столика.

– Госпожа Фюрстенберг, у меня к вам нижайшая просьба.

Крышка покинула блюдо, и взору открылась тарелка отличного узбекского плова на баранине. Жирный и маслянистый, он так и просил, чтобы в него погрузили пальцы и отправили в рот. Рядом стояла мисочка с салатом из шпината, за которой покоились половинки лепешки.

– Я вас слушаю, господин Отцевич.

– Я бы хотел принимать пищу вместе с остальными постояльцами.

– Мне казалось, ваше пребывание здесь – тайна.

– Я бы тогда не афишировал о том, кто я. – Ким с несвойственной ему робостью проследил за тем, как Фюрстенберг наливает вино в бокал. Лилось прекрасно, разжигая аппетит. – Чем они вообще заняты, госпожа Фюрстенберг? Они хоть живые?

– Не мертвее вас, господин Отцевич. Обычно все спускаются на обед, который вы так неблагоразумно пропустили. Завтрак мало кого волнует, потому что к нему надо рано вставать.

– Ну а ужин?

– Этим вечером ужинаете только вы. Приятного аппетита, господин Отцевич.

Глядя в спину удалявшейся администраторше, превратившейся в одну из теней зала, Ким попытался сообразить, в чём его дурят. А в том, что его дурили, он не сомневался. Однако детектив знал верный способ успокоения. Отбросив тревоги, он принялся за еду. Плов оказался выше всяческих похвал, а вот вино явно ложилось на него с неохотой.

Когда на тарелке осталось меньше половины, Ким ощутил непреодолимое желание заглянуть под стол. Прямо-таки иррациональную потребность убедиться, что там нет… Нет чего? Или кого? На ум пришел жуткий образ, что прямо сейчас, у его ног, крутятся владельцы тех маленьких лопат – закапывают его ступни, засыпая мягкую землю в ботинки.

У Кима перехватило дыхание от живости фантазии, и он стремительно заглянул под стол. Пусто. Сердце прекратило бешено колотиться, и он без энтузиазма закончил ужин. Как и вчера, подхватил недопитое вино и направился к себе.

– В гостинице отличная кухня, госпожа Фюрстенберг, – бросил Ким, проходя к лестнице.

Грымза ничего не ответила, даже не удостоила взгляда, словно он сообщил нечто очевидное: например, что до луны не дойти пешком.

– Пошла к чёрту, старая дура, – прошептал Ким.

Он продрался сквозь тишину коридора и вошел к себе. Разделся. Опять пожалел, что не захватил что-нибудь почитать. Развалился на кровати, посасывая вино из бутылки. Когда уже готов был уступить скуке и пойти к стойке администратора, чтобы выпросить хотя бы газету, сон принялся склеивать его веки. Выключив свет, Ким уснул. Но перед этим ради веселья подул в пустую бутылку.

Пробудила его боль. Что-то трогало средний палец правой руки, неосторожно свешенной с кровати. Первые мгновения лежавший на животе Ким ничего не соображал. В номере разило землей, поднятой из глубин. Из-под кровати доносились скорбное песнопение, исполняемое тоненькими голосками, и перестукивание маленьких инструментов.

Лопатки!

Так постукивают маленькие лопатки, роющие могилу большому человеку!

Ким заорал от ужаса и одернул руку. Поднес ее к лицу. Болотистые местности, хоть и дышали туманом, не противились лунному свету, и детектив смог рассмотреть во мраке конечность. Подушечка на среднем пальце была срезана. Начисто. Точно так же он чуть не лишился мозоли днем. При помощи маленькой чертовой лопатки.

Первым делом Ким хотел рвануть к саквояжу, чтобы вытащить револьвер и расстрелять ублюдков, засевших под кроватью. А потом понял, что не может этого сделать, не поставив ноги на пол.

Как таран, ударила чудовищная мысль: у него под кроватью находится кладбище! Самое настоящее маленькое кладбище, на котором каждую ночь хоронят неизвестно кого! И если он поставит босую ногу на ковер номера, то ее отрежут маленькими острыми инструментами. Чтобы затем похоронить под эти заунывные песенки.

– Эй! Эй! Кто-нибудь! – заорал Ким и принялся долбить кулаком в стену, смежную с номером двадцать шесть. – Я в двадцать седьмом! У меня под кроватью что-то есть! Эй!

На пятом ударе ему ответили, нагнав еще больше жути.

Из двадцать шестого раздался такой же грубый и нетерпеливый стук. Потом стук поднялся выше и перешел в топот ног, загромыхавший на третьем этаже. Незримый топотун отбежал к стене номера двадцать восемь, спустился по ней и вновь обернулся злым стуком в перегородку.

Нечто зловещее без усилий преодолело пару-тройку препятствий.

Перепуганный Ким всё-таки рискнул спрыгнуть с кровати. Включив свет, сунулся в саквояж и приготовил револьвер.

Зазвонил телефон.