Совсем еще юная девочка, переехала с родителями под Питер из Москвы. Лет пятнадцать, ей, кажется. Однажды с подругами гадала с помощью зеркала и карт. Нагадала одной подруге суженого, блондинчика, из параллельного класса. А тот взял и признался ей в любви через месяц. Вот смеху-то было! Девочка возвращалась из школы через двор-колодец, чтобы срезать, и когда проходила через арку, её догнал неизвестный и ударил сзади по голове. Девочка хотела закричать, но ей зажали рот. Пальцы у неизвестного были влажные и холодные. Девочку подтащили к краю арки и несколько раз ударили головой о стену. Девочка услышала, как с хрустом ломается её собственный череп. А потом умерла.
В груди зарождается дрожащий, истеричный плач, которому нельзя позволить выскользнуть наружу. Иначе он не даст больше дотрагиваться до вещей. Не даст видеть. Маша сдерживается, скрип зубами до боли. Нельзя плакать. Не в её это характере. Или всё-таки можно? Что плохого, блин, в обычном плаче?
− Я справлюсь!
Прерывистый вздох — черная юбка — пальцами сжать край — выдох.
Смерти, смерти, смерти. Оборванные жизни, рваные воспоминания. Боль, хруст, визг, свист. Ножницы. Все это в банках. Нехорошие люди.
Скопленное за десятилетия, аккуратно сложенное, забытое от греха подальше. До краев, все полки, коробки и ящики. Секреты десятков жизней. Откуда это здесь? Зачем? Для чего?
Запах крови. Проломленные черепа.
Собака, грызущая чей-то глаз. Вот он лопнул под кривыми желтыми зубами.
Баба Ряба, о, баба Ряба. Ей так жаль.
Топор и собачья голова.
Череда прикосновений — воспоминания — этого уже не забыть.
Темный силуэт, от которого пахнет острым одеколоном. Кажется, руки влажные и холодные. Волосы растрепались. Жертвы видят его, но не видят лица. Только запахи, образы, домыслы.
Высокий, сутулый, страшный. Возникает из ниоткуда. У него нюх на ведьм. Да, точно. Он их вынюхивает, а потом убивает. Вернее, приводит к бабе Рябе. А она уже…
Божий одуванчик. Зачем убивала?
Надо ли оправдывать убийство?
Наташа вздохнула:
Это он!
Вздох, сопли по подбородку — вытереть! — ещё одна коробка на полке.
Девушка в ярком платьице, отлично убирала головную боль простым прикосновением. Нехороший человек пришел к ней в дом ночью, связал, перекинул через плечо, вынес на улицу и положил в багажник автомобиля. Девушку убили, а платье сняли уже с мертвого тела, принесли в подвал и швырнули в коробку. Конечно, чтобы забыть. Осколки лезвий брошены в банку. Глаза скормлены или сожжены до черноты и закопаны — где?
На заднем дворе.
Обнаженное мертвое тело. Тёмные синяки на бедрах, на шее. Желтоватая кожа. Волосы, рассыпавшиеся по пыльной земле.
Всхлип. В голове будто не осталось ни одной родной мысли. Только воспоминания. Вязкие, как кисель и темные, как болото.
− Это и есть картинки, которые ты постоянно видишь? Жуткая мозаика, скажу тебе.
Она застыла с вытянутой рукой, едва не дотронулась до сгнившего наполовину кроссовка, по серой поверхности которого бешено мчался кругами паук, будто это был самый важный марафон в его жизни.
− Что?
− Ну, наконец-то. Я чуть с ума не сошла.
Навалилась тяжесть. Маша тяжело села на пол, вытянув ноги. Тут только сообразила, как сильно замерзла и устала. Изо рта шел пар. Хрипы из горла. Ужасно. И чесотка… Проклятая чесотка!
− Фраза, как будто из фильма.
Маша увидела. Зажатый проводом у пустого плафона висел белый лист с нарисованной дверью.
В тумане за закрытыми веками Наташа протянула руку. Маша представила, как берет её ладонь и тотчас ощутила теплоту пальцев.
− Как у тебя это получается?
− Хороший ответ. Главное, всё сразу объясняет.
Первый шаг, второй, третий. Холод земли сменился шершавостью бетона, потом скрипом дощатого пола. Теплый воздух коснулся лица, в ноздри проникли уютные, домашние запахи, стремительно вытеснившие гниль, сырость подвала.
Наташа шла в темноте, перебирая ногами, словно под ними тоже был пол. Интересно, что она видела в этой темноте? В какой мир угодила?
Теплый воздух снова сменился прохладным. Под ногами Маша ощутила мягкую влажную ткань, будто половик.
Она стояла в коридоре, перед дверью на задний двор. За спиной ванная, кладовка, комнатка под лестницей. У двери блестели отражением света детские валенки.
Откуда-то из-за спины доносились голоса. В гостиной разговаривали женщины.
Тут не надо было сильно соображать, чтобы всё понять. Маша быстро надела валенки, накинула розовый пуховик — старый, с вылезающим сквозь швы пухом.