Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию

Действительно, в 1960-е годы у Льюиса в Северной Америке оставалось мало поклонников. Читали и продвигали его в основном члены епископальной церкви, такие как Чэд Уолш и Уолтер Хупер, хотя кое-какие признаки пробуждающегося интереса проявляли и некоторые влиятельные католики. Евангелики — активно росшая в Америке шестидесятых религиозная община — явно относились к Льюису с подозрением: он отклонялся и от их социальных норм, и от их религиозных догм. В богословских вопросах у евангеликов было мало общего с Льюисом, который предлагал художественное объяснение тому факту, что Библия находится в средоточии христианской веры, а не теологическую аргументацию, доказывающую, что это место Библия занимает по праву. Помимо довольно слабой связи с оксфордским пасторатом (через посредство Сократовского клуба), Льюис не общался с британскими евангеликами ни в Оксфорде, ни в Кембридже. В год смерти Льюиса Мартин Ллойд-Джонс (1899–1981), один из самых известных британских евангелических проповедников того времени, объявил, что во многих вопросах на Льюиса нельзя полагаться, особенно в учении о спасении[764].

В конце 1950-х и в начале 1960-х годов Льюис оставался совершенным чужаком для американских евангеликов, большинство из которых считало серьезной духовной угрозой даже поход в кино. Какой же евангелик захотел бы иметь что-то общее с человеком, который много курил, литрами потреблял пиво и высказывал о Библии, искуплении и чистилище мысли, неприемлемые для тогдашней евангелической общины? Хотя некоторые евангелики в 1960-е годы откликнулись на апологетические сочинения Льюиса, большинство относилось к нему с недоверием.

Было бы несправедливо утверждать, будто к 1970 году Льюиса вовсе «списали в утиль». Точнее было бы сказать, что отхлынула та приливная волна, которая некогда вынесла Льюиса на всеобщее обозрение, и теперь он оставался на отмели, не на виду. Он не был опровергнут или отвергнут — его попросту отодвинули на обочину. То возрождение религиозного интереса в период с 1942 по 1957 год, которое изначально обеспечило Льюису заметное место в литературном мире, сменилось новой культурной модой, склонной отмахиваться от религии как от устаревшего образа мыслей, спешившей избавиться от последних следов былых влияний. Социологические прогнозы 1960-х годов предвещали, что религия утратит и интеллектуальную, и социальную привлекательность. Секулярный век вступал в свои права.

Общекультурный настрой Длинных шестидесятых хорошо передан Томом Вулфом в эссе «Великое переобучение» (The Great Relearning, 1987). Все старое нужно отбросить, отмести, чтобы реконструировать культуру «с беспрецедентного начала, с нуля»[765]. Новые пророки, религиозные и литературные, явились в Америке и Европе, и Льюис остался на обочине. Он был отчетливо религиозным голосом в наступающем секулярном веке, и, что еще важнее, он требовал серьезного отношения к прошлому, когда почти все хотели полностью избавиться от прошлого как от тягостного бремени.

В сфере литературы влияние художественных произведений Льюиса, в том числе и нарнийского цикла, затмевалось поразительным успехом «Властелина колец», который в 1960-е уже приобрел культовый статус, особенно с тех пор, как в Штатах начали выходить дешевые издания в бумажном переплете. Толкин возрастал, а Льюис умалялся. Сложная структура и тщательно проработанная предыстория «Властелина колец» свидетельствовали об изощренности и глубине мысли, которых, как казалось, недоставало «Хроникам Нарнии».

Эпическая повесть Толкина о патологии власти совпала с тревогами этой эпохи, опасавшейся ядерного апокалипсиса. Хотя трилогия была задумана задолго до появления Бомбы, кольцо, управляющее всеми, показалось точным образом оружия массового уничтожения, таящегося в нем рокового соблазна и той власти, которую оно приобретает над своим хозяином — на самом деле, своим рабом. К собственному немалому удивлению, Толкин обнаружил, что превращается в кумира студентов, причем именно того типа студентов, которых он прежде безжалостно изгонял со своих оксфордских лекций.

Возвращение: новый интерес к Льюису

И все же Льюис вернулся. Объяснить первую волну популярности Льюиса, сначала в мрачную военную пору начала 1940-х и потом вновь в 1950-е годы, когда читателей покоряла магия Нарнии, достаточно просто. Но как объяснить воскресение интереса спустя поколение? Многие популярные авторы 1940-х и 1950-х годов попросту затонули без следа. Вот пять американских бестселлеров 1947 года, занимавшие верхние строки в рейтинге художественной литературы:

1. Russell Janney. The Miracle of the Bell.

2. Thomas B. Costain. The Moneyman.

3. Laura Z. Hobson. Gentleman’s Agreement.

4. Kenneth Roberts. Lydia Bailey.

5. Frank Yerby. The Vixens[766].