Клан на прицеле

А я нет. Как-то сразу стало понятно, что он такой же психопат, как и те преступники, что наводняют город. Парню просто нравилось то, что он делает, он сублимировал, вместо того чтобы распорядиться чудовищными средствами, выкидываемыми им на ветер, разумно. Это косвенно подтверждали и авторы, утверждающие что сам город сводит своих жителей с ума. Врали, разумеется, чтобы хоть как-то прикрыть пробелы сюжета, не дружащего со здравым смыслом. Самое интересное, что этого больного на всю голову персонажа, превратившего целый город в свой личный аттракцион, считали одним из величайших придуманных героев человечества.

Сейчас я это вспомнил? Наверное, к тому, что искать оправдания своим или чужим действиям — это лишь вопрос желания им потворствовать. Самоутешение. Хотя в данном конкретном случае я утешал себя лишь чуть-чуть, не забыв захватить с собой на дело небольшой пузырек снотворного, частично отбивающего быструю память. Именно по причине наличия этой внезапно оказавшейся нужной ёмкости мне не пришлось душить внезапно сунувшую нос в кладовку крепкую бабку… до конца.

Оставив труженицу ведра и швабры мирно спать в обнимку с орудиями труда, я отправился на поиски нужной комнаты. Делать это предстояло аккуратно и очень тихо, так как у помещения, к которому я стремился, скорее всего уже стояла охрана. По нему-то я его и определил, забравшись в какие-то уже совсем сюрреалистичные подвалы концертного зала. Тут было сыро, эфирные светильники нервно мигали, а почти все двери, попадавшиеся мне, были заперты. В конце длинного коридора и стоял один из охранников Альтини, тут же повернувший голову ко мне. Изобразив потерявшегося слушателя, узревшего тупик в конце туннеля, я быстро прекратил нервировать бдительного охранника, отойдя за угол.

— «Один снаружи, двое внутри и… чувствую еще нечто живое. Еле живое», — поделился сведениями скучающий демон. Мой двойник в Камикочи изображал спящего, от чего почти всё внимание Эйлакса переключилось сюда.

— «Отлично», — удовлетворенно резюмировал я, вскрывая первую попавшуюся комнату, забитую полусгнившим реквизитом, — «А теперь подождём».

У наемников, охраняющих двери в нужную мне комнату, есть приблизительно 20–22 метра форы и необходимость смотреть только в одну сторону, что автоматически сводит все доступные мне варианты действий к штурму. Нет, конечно, будь на моём месте кто-то хитрый и опытный, то он бы мог попробовать, к примеру, пройти не по коридору, а по широким вентиляционным шахтам, благодаря которым здесь, под землей, не разливалось болото из-за повышенной влажности. Заодно по этим шахтам, проложенным по всему зданию, неплохо передавался звук, от чего вспомогательные команды рабочих с реквизитом вполне могли отслеживать время, когда им нужно будет приниматься за работу. Беда только в том, что все эти проходы забраны частой толстой решеткой, тихо вскрыть которую невозможно.

А еще я знал, что охрана обязательно отойдет, когда в комнату проникнут Пьерро Альтини и его ассистентка. Конечно, информации о взаимоотношениях великого скрипача с его наёмными работниками мне найти было негде, но с другой стороны… этот итальянец был демонологом.

Единственным и уникальным в своем роде. Даже, можно сказать, дважды уникальным.

Отец Пьерро, Адольфо Альтини, ничем не отличался от большинства представителей немногочисленного рода призывателей демонов. Кроме одной мелочи — не сумев оправдать своё воинственное имя, мужчина погиб во время атаки на другого демонолога, будучи банально расстрелян автоматроном. Следом за ним отправилась и вся семья, так как питая воинственные намерения и желая захватить чужие знания, Адольфо смог уговорить всех своих родственников на контракты в пользу увеличения собственного могущества. Пожизненные. Всех, кроме наследника, которому и пришлось расплачиваться за неудачу отца.

Пьерро сделал это с удовольствием, отдав всё. Совсем всё. Поместья, счета, книги, дневники, он отдал удачливому владельцу автоматрона-убийцы все до последнего гроша. Более того, он пообещал, что не будет пытаться возродить династию, либо практиковать демонологию… кроме пары базовых приёмов. Как можно легко догадаться, Пьерро пошёл на такие жертвы, потому что ему давно было чхать на семью. Его страстью была музыка.