Этот час достаточно богат подробно показанными событиями: премьера «Тесака» Кристофера, ссора Кармелы с Тони (через фильм Кристофера) по поводу того, что Тони спал с Адрианой; ситуация, когда Сильвио уцелел во время мафиозной разборки, явно инициированной нью-йоркским руководителем Доком Санторо (Дэн Конте), который заказал убийство Джерри «Хеардо» Торчиано[408] (Джон Бьянко); признание Тони на сеансе психотерапии в страхе, что Крис забыл о любви старшего брата к нему и хочет смерти Тони; и конечно, быстрое угасание и смерть больного раком Джонни Сэка, который встречает свой финал со страхом в глазах[409]. Он снова заядлый курильщик — теперь уже до смерти, и он так упорствует в этом, что даже Джинни, разъяренная его нежеланием бросить курить, сидя у его кровати, протягивает ему сигаретную пачку, когда слышит, как он зовет свою мать. Такое чувство, будто она думает, что возможность сделать еще одну затяжку вдохновит Джонни вернуться назад с того света, который он видит.
И вдобавок ко всему, серию окружает устойчивая, а временами и удушливая атмосфера бессмысленности, бесполезности — ощущение, будто личные проблемы, схемы, достижения и демонстрация силы не очень-то много значат. Как однажды сказала Кармела: «Все кончается». «Пятая стадия» — это буквально и фигурально похоронный час сериала, меланхолическо-депрессивное повествование, чье название является синонимом смерти — отсылкой к несуществующей стадии рака, идущей за четвертой стадией.
Герои во главе с Тони проводят много времени в жалобах на свою судьбу. Джонни умирает от рака. Фил Леотардо говорит о своих проблемах с сердцем, выражает старое семейное недовольство относительно американских правящих классов (его фамилию изменили на острове Эллис, она была «Леонардо») [остров Эллис был с 1892 по 1954 гг. транзитным пунктом для оформления документов иммигрантов, въезжающих в США —
Сам Тони тоже выглядит потерянным, потрепанным и уставшим. Думает ли он о судьбе Джонни или проклинает кинематографическую работу Кристофера («Для чего все эти воспоминания? Я же для него просто засранец»), он кажется откровенным — вероятно, в преддверии собственной кончины, а также задаваясь вопросом о том, оставит ли он что-нибудь после себя, кроме денег, горя и шуточек о лишнем весе. (Когда ближний круг, собравшийся в «Бада Бинг», слышит новость о смерти Джонни Сэка, камера медленно приближается к лицу Тони, показывая его в профиль; создается впечатление, что к нему незаметно крадутся мрачные мысли.) Тост Поли Уолнатса по поводу только что усопшего друга переходит в хвастливую браваду о том, что ему самому удалось победить рак; затем он неправильно цитирует песню «Вращающееся колесо» (
Кармайн Младший, встречаясь с Тони за обедом, произносит речь, которая оказывается важной для всего сериала. Собеседники обсуждают новую эру в противостоянии двух бандитских группировок и возросшее давление федералов (сотрудники ФБР, к примеру, арестовывают Ларри Боя Барезе на премьере «Тесака»). Тони, желающий, чтобы кто-то наконец совершил решительный шаг, возглавил Нью-йоркскую Семью и положил конец кровопролитию и многим проблемам, спрашивает Кармайна о его амбициях. Кармайн Младший в ответ рассказывает о том сне, который когда-то видел. Во сне его отцу исполняется 100 лет, и Кармайн Младший дарит ему «расфуфыренную коробочку», на которую старший Кармайн бросает «абсолютно равнодушный взгляд», потому что там ничего нет. Отец говорит ему: «Иди наполни… Придешь, когда мне стукнет двести». Опираясь на сон и слова жены, предупреждающей его, что она не хочет быть самой богатой вдовой Лонг-Айленда, Кармайн решает заниматься бизнесом, не связанным с Семьей. Кармайн Младший объясняет Тони, что его сон «не о том, чтобы быть боссом», а о том, «чтобы быть счастливым»[410]. Глупо гнаться за деньгами, властью и одобрением тех, кто старше (или выше по положению в обществе), в то время как нужно жить настоящей жизнью и наслаждаться каждым днем, воспринимая его как дар, даже если это всего пара носков.
Будто полагая, что мысль недостаточно разжевана, авторы «Пятой стадии» обращаются к идее смерти как таковой, разворачивая столько образов и диалогов, что эпизод заставляет нас спрашивать себя не о том, вспомнит ли нас кто-нибудь добрым словом, когда мы умрем, а скорее о том, будет ли кто-нибудь помнить «Клан Сопрано» как фильм не только о кровопролитии и гангстерах.