Кланы в постсоветской Центральной Азии

Сложность политического процесса постсоветских азиатских государств неизбежно порождает некие «гибридные» формы и практики, преследующие цель соединения традиции и современности, в том числе и для того, чтобы придать большую состоятельность демократическому транзиту, осуществляемому по заимствованному образцу.

Одна из наиболее известных западных исследователей постсоветских азиатских кланов К. Коллинз пишет: «Когда рухнула советская система, кланы – неформальная сетевая идентичность, основанная на родственных связях, проявили себя в качестве политических акторов.

Конкуренция кланов, достижение равновесия их интересов оказали стабилизирующее влияние на формирование современных политических режимов. Благодаря конструктивной деятельности клановых сообществ удалось безболезненно преодолеть переходный период в Узбекистане, Кыргызстане, Казахстане и Туркмении, добиться мира в Таджикистане. Однако продвинуть благодаря клановой организации “демократический транзит” в этих странах не удалось»[189].

Именно неясность, связанная с местом и ролью клановых структур в политическом процессе Центральной Азии обусловливает актуальность дальнейшего исследования этой проблемы. Прошедшие в Узбекистане в 2019 г. выборы в законодательную палату Олий (нижняя палата парламента) и местные кенгаши (советы) были во многом знаковым и необычным явлением политической жизни страны. Их новелла заключается в попытке «органично» соединить привычные в современных развитых демократиях институт выборов с политической реальностью, в которой кланы занимают значительное место. С одной стороны, участие в избирательной кампании пяти партий: «Движения предпринимателей и деловых людей, Либерально-демократической партии Узбекистана (УзЛиДеП), демократической партии «Миллий тикланиш» («Национальное возрождение»), социал-демократической партии «Адолат» («Справедливость»), Народно-демократической партии (НДПУ) и Экологической партии Узбекистана, достаточно массовый уровень участия в выборах (71 % избирателей), представительный состав наблюдателей (100 тыс. местных и 800 зарубежных), активная работа СМИ заслужили положительную оценку даже западного истеблишмента, но с другой – фактическая консолидация вокруг партийного электората представителей клановых сообществ, возглавляемых их «иерархами» исключение самовыдвижения кандидатов по мажоритарному принципу, недопущение оппозиционных сил скорее свидетельствовали не о либерально-демократических реформах, а о компромиссе (или стремлении достичь баланса клановых интересов) в рамках консервативной модели модернизации[190]. Такая модель (на наш взгляд, наиболее приемлемая в условиях постсоветской политической реальности) и предполагает сохранение традиционных институтов в качестве необходимого «строительного материала» поступательного движения в направлении демократических преобразований[191].

Выборы в Узбекистане не стали либеральным прорывом и не выходят за рамки привычной политической реальности, потому что в условиях углубляющейся коммуникационной революции стали прежде всего следствием давления на авторитарные режимы Центральной Азии со стороны общества, направленного на расширение участия граждан в решении вопросов определяемых общественными интересами и не исчерпываемые клановой лояльностью.

Традиционные институты (кланы, авлоды) стали инструментом или механизмом адаптации вестернизированных форм демократии к политической реальности Таджикистана. Например, «партийная структура» электората в этой стране на парламентских выборах 2020 г. вполне соответствовала клановой структуре и консенсусу традиционных сообществ. Пропрезидентская партия НДПТ (Народно-демократическая партия Таджикистана) консолидирующая представителей семейного клана президента получила на выборах 50,6 % голосов и 47 депутатских мандатов; Партия экономических реформ и Аграрная партия (аккумулирующие силы других клановых структур) по решению главы государства получили 16 % голосов. По одному мандату получили Социалистическая и Демократическая партии Таджикистана. Коммунистическая и Социал-демократическая партии Таджикистана не преодолели 5 % барьер. При этом лидер СДПТ Раххматило Зойиров утверждает, что результаты выборов сфабрикованы центральной властью. В регионах «оппозиционных» семейному клану Э. Рахмона: Горно-Бадах-шанской автономной области, районе Кулябской зоны Хатлонской области, Турсунзаде, Шахринау, Гиссаре и Рудаки, представляемая им партия пользуется особым авторитетом населения, так как возглавляется на основе консенсуса представителями клановых сообществ, не идущих на сотрудничество с существующим политическим режимом[192].