Клара Ассизская

Ей вложили пергамент в руки, придерживая его, так как она была слишком слаба. Клара вполголоса читала, а может даже повторяла по памяти слова, выписанные тогда, когда у неё ещё были силы.

– Благословение, – начала она и замолчала. Сёстры опустились на колени, сдерживая рыдания. – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Да благословит и сохранит вас Господь. Да явит Он вам лик Свой, и помилует вас, и дарует вам мир. Вам, сёстры мои и дочери мои, и всем тем, кто будет после вас в нашей общине, и всем другим, кто в ордене будет жить до конца в святой бедности…

Одна из сестёр не выдержала, и громкий плач раздался под сводами кельи.

– Благословляю вас при жизни и после смерти, как могу и сколько могу, всеми благословениями, какими Господь благословил и благословляет на небе и на земле своих духовных сыновей и дочерей. Аминь.

Она умолкла. А когда сёстры подняли головы и начали вставать, добавила:

– Всегда любите Бога, свои души и души всех сестёр ваших и всегда заботьтесь об исполнении всего того, в чём вы поклялись Богу. Да пребудет с вами Бог и да сделает Он так, чтобы вы всегда были вместе с Ним. Аминь.

Руки её выскользнули из рук сестёр и упали на постель. Пергамент накрыл её грудь и мерно подрагивал в такт биению сердца. Она уснула.

Много знатных и простых людей навещали Клару. К ней приходили кардиналы, епископы, рыцари, подесты из соседних городов, купцы, ремесленники, слуги, нищие. Все они хотели увидеть ту, о которой молва говорила, что она при жизни была так близка Богу, как будто уже здесь, на земле, пребывала в раю. Тело её страдало, но в глазах не было видно боли, не было следов муки на лице.

– Неужели она не чувствует своих смертных мук? – удивился кто-то.

– Она святая. Святые не чувствуют боли. У них больше сил, – ответил другой.

* * *

Девятого августа 1253 года, в субботу, в ворота постучал посланец из Римской курии. Он подал привратнице в маленькое окошечко послание Папы с круглой печатью – буллой, которая ставится на папских документах величайшей важности. Взволнованная привратница с горящими щеками и колотящимся сердцем тотчас побежала к умирающей.

Клара была в сознании. Она почтительно взяла протянутое послание и прижала его к губам. Она поцеловала сургучную печать, этот знак, который был исполнением, вершиной дела, которому она служила всю жизнь. Клара знала содержание письма Папы, догадалась о нём.

– Solet annuere[8]… – беззвучно читала она.

Кончив читать она сказала сёстрам:

– Исполнилось! Папа утвердил правила нашей жизни!

И Клара расплакалась. В этом плаче был триумф духа, триумф веры в то, что добро сильнее зла, безмерное счастье и обычная человеческая радость. Успокоившись, она сказала:

– Теперь я могу уйти.

* * *

Настала ночь одиннадцатого августа 1253 года. В монастыре зажгли все светильники. Сёстры не ложились спать, они бодрствовали подле любимой матери-настоятельницы. Ни одна из них не хотела отойти от умиравшей, чтобы не пропустить ни одного из её последних слов. Они смотрели на неё и видели эту борьбу с собой, борьбу души с телом.

– Иди спокойно… У тебя хороший провожатый в дорогу, – говорила Клара, тяжело дыша. – Иди. Тебя ведёт Тот, Кто создал тебя. Он освятил тебя, любил тебя и заботился о тебе, как мать о сыне…

– Милая матушка, к кому ты обращаешься? – прошептала Агнесса.

Она припала к руке Клары, осыпая её поцелуями, и прижала к ней мокрое от слёз лицо.

– Я говорю с моей душой, – тихо сказала Клара. А через мгновение крикнула с неожиданной силой: – Видишь Царя, Которого я вижу?

Она выпрямилась, словно пытаясь подняться с ложа и бежать вперед, к новым, невиданным мирам. Все монахини взглянули туда, куда она смотрела, и остолбенели, поражённые тем, что предстало их взору.

Они увидели широко распахнутую дверь кельи, а за ней не каменную закопчённую часовню, а бескрайние голубые просторы. Из этого прозрачного небесного пространства навстречу Кларе шло множество девушек в белых одеждах. У каждой из них на голове был золотой венец. Впереди шла самая высокая, красивая и Госпожа, и венец на её голове был больше и ярче. Над венцом поднималось золотое облако, сиявшее так ярко, что, казалось, освещало весь дом. На вытянутых руках она несла серебристое платье, переливавшееся, как туман в лучах солнца на рассвете. Она шла медленно, с кроткой улыбкой на лице.

Девушки приблизились к Кларе. Старшая склонилась над лежавшей и покрыла её таким тонким тюлем, что даже сама окутанная тканью Клара не заметила её. Госпожа наклонилась ещё ниже и коснулась лица умиравшей.

И тут девушки исчезли, растворились на сером фоне каменных стен. Небеса, широко раскрывшиеся, чтобы принять Клару, закрылись, сохранив свою тайну от глаз живых.