Клара д'Элебез или История девушки былого времени

Во Франции нет в настоящее время другого поэта, способного нарисовать такую ясную, правдивую картину с помощью простых слов и фраз, похожих на непринужденную болтовню, но в то же время как бы случайно образующих стихи, законченные и чистые. Но поэт благоразумно следует своему календарю: как Вергилий, он лишь на мгновение прерывает уход за пчелами, чтобы рассказать приключение Аристея, или, дойдя до Вербного Воскресенья, в нескольких стихах изложить историю Иисуса, прекрасную и нежную, как старинная гравюра, которую вешали над постелью.

В саду масличном слезы Иисусовы текли,
Книжники с дреколием искать Его пошли,
И народ Салимский плакал и кричал,
Призывал Иисуса, — а осленок мал
Весело трусил по вайевым ветвям.
Нищие, голодные возрыдали радостно,
Следуя за Ним и веря Ему благостно.
Приходили жены блудные к спасению,
Видя, как Он шествовал в небесном сиянии,
Столь светло сияние, что солнышко багровое,
Кротко улыбался Он, а кудри — медовые.
Мертвых воскрешал Он им, и Его же распяли.

Когда у нас появится полный календарь (вероятно, это случится когда-нибудь), написанный в таком же патетически-простом тоне, можно будет к разбросанным томам, составляющим всю французскую поэзию, прибавить еще одну незабвенную книгу.

Первые свои стихи Франсис Жамм выпустил в 1894 году. Ему было тогда, вероятно, около 25 лет, и жизнь его была такою же, какой она осталась до сих пор. Он жил одинокий, в глубине провинции, поблизости к Пиренеям, но не в самых горах.

Блестят на солнце села по равнине,
Где реки, колокольни и харчевни.

Кожа у крестьянок «темна, как земля». Но утра и вечера там голубые.

Поля желтеют, сильно пахнет мятой,
Ручей поет в ложбине сыроватой;

Тропинки те, где ранним Октябрем

Летают по ветру листы каштанов…

Селения рассыпаны везде:

На склонах, на вершинах и на дне;
В долинах, на поле, вдоль берегов,
Вдоль гор, дорог и близко городов.
Там колоколенки вдали видны,
На перекрестках там стоят кресты,
Стада там ходят с хриплыми звонками,
Бредет пастух усталыми ногами.
Уж красноглазых голубей над просом
Заметить можно между серых туч;
От холода журавль защелкал носом,
Как будто повернули ржавый ключ.

Вот в отрывочных и эскизных стихах тот пейзаж, среди которого сложились впечатления поэта. Одиночество приводило его в отчаяние и смущало его оригинальный дух. Ловя и отражая, прежде всего, настроение минуты, он не боится никаких повторений: бледными оттенками он варьирует подробности жизни, им столь любимой. Но зато сколько у него трогательных видений! Какая красивая фантазия! Как легко слова слагаются у него в стих завидной свежести! Вот перед нами картина сладострастья, проникнутая целомудрием.

На влажном вереске ты будешь обнаженной

Вот вам другая картина, с выражением более интимного чувства.

Весь осами наполнен и розами наш дом.

Плач любви и жалости, начинающийся словами:

Право, люб мне тот осел,
Что под падубом прошел:
Пчел он обходит,
Ушами поводит
И возит весь день
Бедняков, да ячмень.

Скромная элегия в четырех строках, полных усталой мягкой музыки — из них одна не совсем удачна.

И солнце ясное, названье деревеньки,
И гуси белые, ах, белые, как соль —
С любовью связаны, что уж была давно,
Как длинный, темный путь к святой Сусанне.

По истечении одного, или двух лет однообразной жизни, поэт достигает более определенного самосознания. Чувства его иногда приобретают характер тоскливой жалобы. При этом чувственность его усиливается до степени экзальтации. Выступая без стыдливого покрова, с полной откровенностью, но сопровождаемая живым настроением, она остается всегда чистою.