Классическая драма Востока

Когда же преданные ей служанки, страстно желавшие развлечься собиранием цветов, упросили ее позволить им эту забаву, она направилась к подножью дерева бакула. Тогда-то я заметил, что она, как показалось мне, уже изнемогла от причиненных ей Камой и тщетно скрываемых терзаний любви к какому-то счастливо рожденному юноше. Ведь

В истоме клонилась она, словно сломанный лотос,
Внимала подругам рассеянно и безучастно.
Ланиты светились прозрачною бледностью лунной,
Как светится бивень слоновый на свежем изломе.

И стоило только мне ее увидеть, как глаз моих будто коснулась кисть, смоченная в амрите, порождающей беспредельную радость, и красота ее неотвратимо-властно увлекла меня, как внутренняя сила неуклонно влечет кусок железа к магниту. Что мне тебе сказать? Обреченное, к ней мое сердце привязано.

Впереди вереница скорбей нескончаемых.
Мне страдать госпожою судьбою поведено.
Осчастливить могла бы меня полновластная.

Макаранда. Уж такова любовь, друг Мадхава, — в ней и надежда, в ней и отчаянье. Ты видишь:

Всё в мире сплетенье причин потаенных и явных,
От века на свете одна лишь любовь беспричинна;
В сиянии солнечном лотосу время раскрыться,
А в лунном сиянии лунному камню померкнуть.

А что же было потом?

Мадхава. А потом:

"Вот он!" Быстрые взоры служанок догадливых
На меня показали движеньем стремительным.
С недомолвками дружные, взоры лукавые
Усладительным смехом, казалось, насыщены.

Макаранда (про себя). Уж как тут не узнать!

Мадхава. По пути домой они игриво и шумно переговаривались, хлопая лотосоподобными ладонями, заставляли звенеть ряды браслетов на руках. В такт их изящной походке, подобной поступи гусей, охваченных страстью и внезапно вспугнутых, звенели сладкозвучные браслеты на ногах, и им откликались бубенцы на опояске. Девушки, указывая на меня пальцами, подобными побегам нежным лотоса, твердили при этом: "Мы счастливы, дочь Повелителя! Кажется, кто-то здесь нужен кому-то!"

Макаранда (в сторону). О, вот и проявление народившейся любви.

Калахамсака (вслушиваясь). Да это же и чувствительный и приятный разговор о красавицах.

Макаранда. Но дальше, дальше!

Мадхава. И тогда

В ней сказалось веленье Манматхи могучего,
Победившего разум своим обаянием;
И от этой победы смятенье душевное,
И в мечтанье податливом речи бессвязные.

А потом:

Лианы бровей не скрывали застенчивых взоров,
Которые льнули ко мне, расцветая, взлетая,
От взоров ответных спасаясь в бутонах укромных:
В глубоких очах, от волнения полузакрытых.

И теми

Призывными взорами в этом восторге пугливом,
Упорными, робкими, нежными в сумраке смутном,
Очами под сенью густою ресниц беспокойных
Похищено, вырвано, выпито скорбное сердце.

Столь щедрое цветение чувств смутило мне душу — оно шепнуло о том, что, может быть, прелестная почувствовала любовь ко мне, и я был покорен. Растерянный, я все же пытался окончить начатый венок из цветов бакула. Тем временем она, окруженная свитой евнухов, вооруженных бамбуковыми палками, поднялась на слониху и озарила ведущую в город дорогу лунным сиянием своего лица.

И проехала мимо подобная лотосу,
Уязвив мое сердце своими ресницами,
Опалив мое сердце отравой погибельной,
Упоив мое сердце отрадой целительной.

Недуг непостижный постиг меня, смысл потеряли слова,
И я не испытывал, кажется, сроду напастей таких.
Я, ввергнутый в бездну смятенья, рассудком оставлен моим.
То жар меня жжет нестерпимый, то в холод бросает меня.

И еще к тому же: