«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав

Должны ли будут еврейские элементы разыграть когда-нибудь роль прирожденной аристократии и предопределенных шефов нации? Такая прелесть, конечно, соответствовала бы началу и продолжению их аферы с государством будущего. Но в чем же тогда состояло бы решение социальной проблемы о массах? В порабощении масс и в обложении их данью в пользу еврейского режима, который принял бы характер еврейского империализма? При этом всякая игра в парламент должна будет прийти к концу, так как вообще в государстве будущего не может быть никакой оппозиции и контроля. В России это государство оказалось бы кнутом в руках евреев; у нас оно обозначало бы дрянную еврейскую карикатуру.

Итак, концом песни будущего при всяких обстоятельствах оказалась бы деспотия, основанная на обмане масс. О праве, в особенности о действительном праве, нигде не было бы и речи. В результате получился бы хаос преступлений, в котором можно было бы распознать какое-либо различие разве только в степени политического и социального разбоя. Еще живущие лучшие элементы народа не были бы представлены, но, скорее, растоптаны. Против них стояла бы обобщенная в государство вымогательская каморра, от которой они не смогли бы оборониться.

Зачем же, ввиду таких следствий и перспектив, даже на мгновение останавливаться на мысли о правовом протекторате, хотя бы и личном. На исторические династии ведь нельзя и не должно здесь рассчитывать. Династы получили свое имя от слова сила; но даже в России при указанных выше обстоятельствах они обозначали бы только бессилие, поскольку не были бы просто-напросто уничтожены. Тина, которая засосала бы их троны, была бы, где только возможно, еще хуже, чем та современная гниль, которая в нынешней еврейской и биржевой Франции растлевает государство и увеличивает общественную гнилость.

От коллективностей, как мы показали, спасение не придет. Поэтому надо думать о муже, который в наступающем хаосе приобретет для всех очевидные заслуги и обеспечит себе решающую силу оружия. Если он будет обладать чувством законности, то он сможет сделать больше, нежели только грубейшим образом связать хаос по правилам механики насилия. При наличности решительной закономерной воли, которой на помощь, конечно, пришла бы такая же воля избранных, он сможет создать настоящий порядок и стать посредствующим звеном для перехода к такому состоянию, где закономерная воля, укоренившись в народе и в обществе, сделает возможными лучшие учреждения, которые будут в состоянии функционировать далее самостоятельно и обойтись без исключительного протектората.

3. Только кризисы, притом революционного характера, т. е. такие, при которых имеет место насильственная борьба, в состоянии произвести действительного борца за подлинное право. При обыкновенном же состоянии вообще не появляется чего-либо подлинно хорошего, ибо последнее не находит случая показать и испытать себя пред всем народом. Исторически создавшаяся и вкоренившаяся испорченность слишком велика, чтобы терпеть среди себя человека, не платящего ей дань и на нее непохожего. Наступление полных деятельности кризисов, конечно, загадочно, но все же оно неминуемо. Эти кризисы не могут исходить от коллективной тупости; скорее, они будут плодом индивидуальных мыслей, умножающихся и реагирующих против гнилости. Как это вообще может осуществиться и какие элементарные силы при этом будут играть роль, мы исследовать не станем. Достаточно знать, что может образоваться круг избранных, которые решат не поддаваться искушению со стороны народного невежества и общественной испорченности и покончат с исторической гнилостью, хотя бы только в своей собственной области. Во всяком случае, нет ничего невозможного в том, что воля, направленная на защиту действительного права, укрепится в известном числе индивидуумов и будет влиять, как указатель дальнейшего пути. Таким образом, может быть подготовлено зерно общества, из которого вырастет соответствующая ему общественная форма. Если что-либо подобное не появится, то в окончательном итоге должны получиться варварство и грубейший деспотизм.