«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав

Несомненно, что вся тогдашняя аристократия была в расстройстве, даже подверглась сильному гниению, не исключая и противных Цезарю элементов; но такое обстоятельство еще вовсе не дает права вступаться за всякий сброд, бывший налицо при тогдашнем состоянии. Никакой цезаризм не возможен без испорченной массы, на которую он опирается и грабительским и воровским инстинктам которой он как-нибудь да потакает, внутри или вне государства. На этом основании выражение господство канальи приобретает двоякий и вместе более широкий смысл. Оно относится не только к каналье, которая господствует, но и к каналье, над которой господствуют, или, лучше сказать, которая добровольно позволяет господствовать над собою. Ограбление остального общества, в известной мере и в каких-либо формах, при этом, конечно, не отсутствует. Ведь уже и Саллюстий указал на то, что в те времена и при том состоянии общества слишком даже часто проявлялась жадность до имущества соседа! Где много таких, что норовят обобрать один другого, там социальные черты времени, конечно, с достаточной очевидностью обнаруживают черты именно канальи.

5. Как существует традиция суеверия, с тех пор как люди себя помнят, – причем только форма суеверия меняется, – точно так же через всю историю проходит расположение холопства и холопов, с одной стороны, господства и типов господ – с другой. На пути действительных успехов свободы в меньшей степени стоит помехой барство, нежели неискоренимые холопские наклонности. С непристойными притязаниями на господство и с извращенными по форме командующими сословиями давно уже было бы покончено, если бы раболепная масса не хранила в себе тенденций создавать новые виды господства. С командующими классами, которые и без того опускаются, счеты скоро были бы сведены, и их сопротивление не слишком-то много бы значило, если бы эти ложные формы господства не имели опоры в массе; опираясь на массу, только и возможно бывает установить новые суррогаты господства и утвердить его в несколько измененных формах.

Следует неустанно повторять, что величайшее из зол есть холоп, и притом холоп прирожденный, которого сущности не выскребешь до конца никакими эмансипациями. Он остается по-прежнему холопски угодливым, он ухудшает всякие шансы свободы, делаясь добровольным орудием в руках узурпаторов. Прежние крепостные и их потомство поистине не являются общественными элементами, в крови которых мог бы жить подлинно-свободный дух. Если им приходится воспринять что-нибудь от такого духа, то это бывает им вовсе не по масти и не по обычаю. В алчности у них, конечно, недостатка тоже нет; но только алчность эта всегда тянет их к вожаку, который манит их за собой. Так называемые свобода и равенство здесь – только средство к цели. Они превратились в пустые, лицемерные громкие слова; на деле же, играя ими, все общество просто стремятся утопить во всеобщей несвободе и правительственном произволе. Не свободы этим добились, а обобщенной системы холопства.

Мы должны были нарочно напомнить о проклятии, которое тяготеет над таким физиологическим размножением холопских качеств, так как мы намерены раскрыть ясно черты господства канальи в современных состояниях. Политическая испорченность древности распростерла свое влияние по традиции и на нынешние состояния не только в подражании последних дурным формам господства, но и идейно – в образе мышления, в теориях. Цезаризм образовал школу практическую и теоретическую, в области дел и идей, и стал самым выдающимся примером дурного образа действий и его следствий. Но, собственно, и все так называемое право – полуправо юриспруденции, как мы его называем, – заражено подобными вариантами деспотий; оно вообще носит на себе черты крючкотворства. До некоторой степени право аналогично греческой софистике, хотя в своем роде оно нечто, все же лучшее.

Тем не менее эти традиции как в делах, так и в идеях не очень много значили бы сами по себе и были бы, в конце концов, сметены прочь, если бы к ним не присоединялась физиологически телесная традиция холопства в раболепном человеческом материале. И не только античное частное рабство и заключительное всеобщее политическое порабощение оставили здесь свои следы; новейшие народы – между прочими и германские – тоже принесли сюда из своего собственного фонда много всякого холопства, а также немало и политически-рабьей приниженности перед произволом господ.