«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав

Поэтому вовсе неудивительно, если преступный человек или, скажем, в менее сильно выраженных случаях, человек, склонный к преступлению, обнаруживает свои достойные качества всюду, где только может. Эти качества – его неотъемлемый жизненный элемент; без них не хватало бы чего-то его существу, за которое он крепко держится с неотступным эгоизмом. Преступник или склонный к преступлению субъект ищет только материала, которым мог бы распоряжаться. Этот материал может и не быть полной противоположностью преступнику, так чтобы грабитель и ограбленный представляли собой два в основе различных элемента или класса. Роли могут при обстоятельствах меняться; в каждом случае необходимо только одно (а большей частью так и бывает): чтобы одна сторона являлась просто более имеющей, а другая (по крайней мере, в каждой отдельной конъюнктуре) просто более хватающей. На этом перемешивании, распределении и перемене ролей и основывается значительная способность преступного режима к обобщению.

Раз в обществе накопилась и укоренилась известная мера криминальности, последняя старается утвердить свое право на преступление всюду и при всяких обстоятельствах. Тогда можно, разумеется, исключать отдельные личности и избранные группы, но нельзя уже говорить, что в той или иной области нет криминальности, находящейся на той или иной ступени обобщения. Все партии бывают тогда проникнуты преступностью, во всех политических и неполитических разветвлениях общества она становится привычной вещью. Отсюда же и происходит ведь та степень сомнительной ненадежности, которая отличает такие состояния преступного режима.

Даже в область бесспорно хороших целей проникает яд, притом яд не только моральный. Даже в свободной деятельности ради неё многообразно лгут и воруют. Собственно, этой язвой заражена жизнь всех обществ. Самые лучшие, самые идеальные цели и органы внешней деятельности, созданные для них, попадают в руки дельцов, которые при ближайшем с ними знакомстве оказываются просто мошенниками. Овчарня близорукой или лицемерной филантропии, а также область так называемого вегетарианства или – если смотреть на нее с особой стороны, область, враждебная проливанию крови, – обе эти области богаты примерами захвата мест и прессы дельцами, склонными к преступлению и действующими только в интересах своего криминального эгоизма. Довольно комично при этом, что и тут для осуществления истинных целей все-таки кое-что получается, хотя, правда, очень немногое. Удовлетворением и утешением подобная вещь, конечно, служить не может, ибо при других обстоятельствах, если бы вместо режима преступников действовали хорошие принципы, можно было бы достигнуть в тысячу раз более значительных результатов несравненно лучшего качества.

3. Согласно с тем, что я изложил, политика сама по себе, хотя бы худо, т. е. беспринципно и зверски-грубо выполняемая, – все-таки еще не самое худшее. Её обычные отдельные преступления едва даже могут идти в счет, раз мы сравним их с тем вредом, который вносит частная алчность и исходящие от неё частные преступления, когда они заставляют политику служить себе. Даже вся сумма преступлений, учиняемых политикой в своих интересах, несмотря на рост политической испорченности, отсюда происходящей, все-таки всегда стоит ступенью выше обыденной преступности. Только там, где общая политика принципиально превращается в политику международного разбоя, только там её способ действий можно до некоторой степени, но отнюдь не вполне отождествлять с частной преступностью. Именно при этом всегда имеет место известная широта, которая несколько и предохраняет поведение от опускания до уровня исключительно личной и вообще частной преступности. Вот, может быть, причина, на основании которой обеляют исторические и коллективные злодеяния или придают им слишком малое значение. Мы с нашей стороны равно далеки как от того, чтобы видеть в них только частное преступление, так и от того, чтобы не признавать их аналогичными такому преступлению.

На последнюю аналогию, скорее, опирается все наше суждение о государственных делах, внешних и внутренних. Хищническая политика народов аналогична обыденному грабежу, но по форме проявления, во всяком случае, бывает несколько иного характера. Конечно, она более разнуздана, нежели обыденное частное преступление, которое ведь должно все-таки считаться с юридическими границами и опасностями; но уже по природе своей политика вносит обыкновенно несколько больше порядка и правильности в практику всей суммы своих преступлений. Это различие не следует упускать из виду, если не желают подвергнуться упреку в злоупотреблении только частично верными сравнениями. С другой стороны, нужно заботиться о том, чтобы аналогия и её более глубокое основание не были неправильно оценены.