«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав

Организованный и публично регулируемый разбой, конечно, – тоже разбой, но по форме он может все-таки не заключать в себе беспутства и произвола, свойственных спорадическим частным злодеяниям. В последнем своем основании оба плода преступности выросли на одном дереве и питаются одними и теми же соками. Преступные побуждения также создают для себя известный строй, подобно тому, как разбойничья банда признает права атамана и обычный порядок при разделе добычи. Без чего-либо подобного даже преступный режим, исходящий от частной инициативы, не может приобрести всей своей силы и действовать всесторонне. Отсюда видно, как тесно связаны обе вещи, т. е. коллективное и личное поведение. Этим именно и определяется мера организации и конституирования преступности, порождаемая совокупной деятельностью сродных по преступности рас, национальностей и государственных союзов.

Организация и составление конституции – формальные вещи, которые охватывают и оформляют как дурное, так и хорошее; в смешанных образованиях они оказываются даже совершенно равнодушными к юридическим и моральным различиям. Всякое хищное животное является искусно сложенным организмом, наделенным разнообразными функциями, причем их отправление основывается на индивидуализированных, т. е. не только специально, но и индивидуально проявляющихся, законах природы. Точно так же и в организациях дурного, даже злобного характера нельзя отрицать более или менее искусственного, чтобы не сказать тонко-искусной расчлененности. Но ни это, ни весь относящийся сюда формализм нимало не должны пленять нас. Дело не в полноте целей и не в богатстве искусства вообще – дело в том, хороша или дурна цель, дело в том, служит ли техническое и прочее искусство добру или преступлению. С точки зрения альтернативы нужно рассматривать уже первоначальные и естественные образования, а тем более формы культуры, т. е. формы отношений, учреждений и деловых обычаев, основанных на человеческих потребностях.

4. К теоретической стороне обыкновенного преступного режима надо отнести, в качестве иногда невольных, но чаще преднамеренных вспомогательных средств, те учения, что стараются прикрашивать ординарное преступление и представляют его в виде более или менее невменяемого поступка. Ныне в ряду таких учений нужно упомянуть прежде всего теории, претендующие на название социальных; эти теории готовы всюду и во всех отношениях считать преступление частного лица продуктом самого общества. Это в основе своей извращенное теоретизирование, в сущности, занимается только кокетством. Оно хочет понравиться преступным элементам и выдать себя за чудо гуманности. Расчет здесь имеется на то, что отдельная личность охотно позволит переложить тяжесть вины со своих плеч на плечи общества. У общества спина широкая; никто не желает быть на его месте, но очень желает сойти за жертву общества. Так называемый социализм – эта еще ни в каком смысле не определенная сколько-нибудь концепция будущего, не только во многих отношениях ограниченная, но и лживая, – социализм должен ведь окончательно излечить всякое преступление, как и вообще всякую нужду, чуть что не всякую болезнь!

Разумеется само собой, что в некоторых смыслах не все индивидуальные преступления происходят исключительно от индивидуальных причин. Несомненно, коллективное состояние причастно ко многому, что оно заразило. Наша собственная концепция преступного режима служит тому примером. Довольно часто подвергается порче и многое хорошее, но неопытное и слабое, раз оно вынуждено жить в сфере такого режима. Но ложно-социалистическая манера рассуждать, которая теперь особенно распространена, оперирует с совершенно грубой идеей. Будто бы недостаток средств к пропитанию толкает людей на преступление! Однако ведь если бы даже всего было вдоволь и по горло, все же преступное хищничество в этом роде не прекратилось бы, не говоря уже об иных побуждениях. Дрянные субъекты, желающие жить на чужой счет, стали бы только запрашивать все больше и больше.

Пропитание – только грубое, нарочно нами избранное слово, чтобы обозначить экономические притязания во всей их широте. Но широта размеров и колебания их здесь, конечно, довольно велики. Социальная экономия – наука о средствах к пропитанию – знает, что порассказать об этом. Учение о хозяйстве народа и народов достаточно разъяснило, как пестро и многообразно в смысле средств к жизни заявляются притязания на весь мир. Дело идет уже не только о существовании, но о комфортабельном существовании, даже нередко просто об удовлетворении прихотей. Как только удовлетворены самые разнообразные потребности, тотчас заявляют о себе новые потребности, довольно часто самые утонченные. Под конец всегда остается еще погоня за увеличением собственной власти. Культ властолюбия, превратившийся в беспутство, становится чем-то безудержным, чем-то таким, что ломает всякие загородки. В склонности к преступлению, даже, грубо выражаясь, в потребности преступления у эгоистов, конечно, недостатка отнюдь нет.