«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав

Уже больше, чем сорок лет назад, в противовес всякому релятивизму я установил мое учение о разумном реагировании, т. е. о правомерной мести. Этот бьющий в глаза свет, брошенный на теории возмездия, разумеется, для так называемых профессионалистов не существовал: по крайней мере, у них ничего такого заметно не было. С другой стороны оказалось, как легко можно неправильно истолковать мое стремление к углубленной теории наказания, ошибочно понимая ее как шаблон естественного права. Поэтому недавно, в ряде номеров «Персоналиста», я вернулся к тому же предмету и еще снова затрону его в дальнейшем изложении этого сочинения. Здесь же достаточно указать, что и теория тоже открывает ворота и двери преступному режиму, как скоро указанное намеренное разложение понятий уголовного права начинает распространять свою заразу, не встречая серьезного противодействия и антипропаганды.

Другим ложным пунктом учения криминалистов, которые желают быть приятными преступлению, является, наряду с изгнанием идеи справедливости в подлинном смысле слова, так называемое условное осуждение. Оно делает наказание какой-то тенью, так как, назначая его формально, на деле его не приводит в исполнение. Режим условного осуждения есть призрак режима. Осужденный должен только в течение пяти лет ни разу не повторить проступка; затем он свободен от присужденного за первый проступок наказания. Для него и для этой преступно гуманной юстиции один раз значит ни разу. Платонически присужденное наказание, отсроченное на пятилетие и принципиально не приведенное в исполнение, в понимании людей, желающих честно толковать его, имеет лишь полицейскую цель, если только в исключительных случаях не является законодательным и судебным покровительством преступлению. В самом благоприятном случае чего-нибудь лучшего в таком наказании не отыщешь. Мы же не даемся в обман; мы знаем, например, каким дурным мотивам нужно приписать его введение во Франции и как он там был использован главным образом в интересах самого пошлого мошенничества, частного и публичного.

Чисто идейное наказание – это было бы действительно чем-то высоко комичным, если бы в соответственном развращении юстиции не заключалось так много горькой серьезности, даже отвратительности. Подумайте только, каков простор, назначенный для этого милостивого, призрачного способа наказания! Если бы даже оно относилось только к преступлениям против полицейского порядка, так и тогда в нем не было бы ничего умного. Ведь и относительно таких преступлений оно имеет один только смысл: на этот раз еще не будет тебе наказания, а будет оно в следующий раз. Для неопытных, еще не знающих, быть может, мелочей полицейского распорядка, такой режим первого напоминания, пожалуй, был бы уместен; но только что же общего имеет такая вещь с собственно юстицией? И как нужно, руководясь подобной максимой, трактовать тяжкие правонарушения и преступления? Человек, положим, заслужил за свое разбойническое нападение или за изнасилование пять лет тюрьмы, быть может, даже еще присужденных ему присяжными вместо двадцати лет смирительного дома, вследствие смягчающих вину обстоятельств; и вот такой субъект, увидевший, как дешево отделался он за свое преступление, получает еще в подарок, в виде милости, отсрочку на пять лет и без того крайне умеренного наказания! По господствующему толкованию и установившемуся обычаю французской практики (закон не осмелился в этом пункте громко заявить о своем милом намерении), злодей по истечении пяти лет, уже учинивши одно преступление, может учинить еще одно; и он может продолжать так свою жизнь, накопляя угодное ему количество важных злодеяний.