Итак, исключение голой, лишенной всякой мотивировки мести вполне понятно. Даже в аналогичных движениях животных их ограниченность в отношении слепой мести не абсолютна. И животные различают, хоть и очень умеренно. А сверхживотное – человек становится иногда не только подлинным животным, но даже ниже животного. Когда его злобная воля приведена в движение, он довольна часто обращает ее, не разбирая, против всякого предмета, принятого им за причину обиды, не говоря уже о том, что такие безобразные выпады слепо направляются иногда во все стороны, если отсутствует определенный предмет для мести. Тогда это – физиологические, чтобы не сказать прямо, физические процессы с единственной характерной прибавкой элемента злобы. На подобной вещи не может быть основано какое-либо право, но несомненно из неё выходит много бесправия, особенно исторического.
Задаток к реагированию не ограничивается только первыми обидами, но в своих следствиях и в борьбе простирается на все причиненные неприятности. При этом жажда мести может делаться все более и более безрассудной, так что лишается под конец всякого смысла и рассудка. И потому если мы в нашей теории уголовного права кладем в основу принцип мести, то мы понимаем реагирование всегда в смысле чего-то, сообразованного с разумом. Так как простые воззрения соответствуют только простым фактам и комбинациям, то общий принцип может научить чему-либо определенному только в его приложениях. Если будут правильно пользоваться этой методологической необходимостью, которая, впрочем, имеет силу при всяком применении принципов, то и аксиома о том, что всякое преследование несправедливости имеет в основе своей мстительную тенденцию, не будет использована для вывода ложных следствий. Не все, что называют местью, может индивидуально стать уголовным правом; но несомненно, что анализ всякого такого права в его мотивах дает, как составную часть, мстительное чувство в виде решающего побуждения; и это чувство столь существенно, что без него уголовное право теряет всю свою определенность
На самом деле кажется странным, что один и тот же принцип, с одной стороны, ведет к самому разнузданному бесправию, а с другой – является условием осуществления действительного права. Этот редкостно противоречивый дуализм, даже кажущееся прямое противоречие, тем не менее разъясняется, когда мы при ближайшем рассмотрении найдем, что вообще возможность двойственного результата является везде правилом. Даже самый отвлеченный разум, как он действует в наиболее общем мышлении, т. е. в чисто логических и математических его приложениях, является не только способностью к истине, но и задатком к неправде, как бы странно это ни звучало, ибо разум не избавлен от заблуждения. Способность схватывать включает в себя и способность промахнуться. Поэтому неправильные понятия объясняются по аналогии с ошибками. Значит, нечего удивляться, что мстительное реагирование обладает той же двусторонностью, и притом в высокой степени!
Вообще, не существует никакого общего принципа, который мог бы служить критерием для исключения всяких теоретических заблуждений и практических ошибок. Скорее всегда приходится прибегать здесь к специальному исследованию. И теория уголовного права также составляется из отдельных истин. И конечно, для нее это – только выгода и преимущество, что свои правовые понятия она радикальным анализом последних оснований может свести к простейшим требованиям и побуждениям. Известная мера интеллектуальности должна быть здесь предположена; ибо без неё вообще получаются только слепые физические процессы, но отнюдь не правовые понятия. Без идеи, без мыслительного аппарата отнюдь не может быть концепции права. Поэтому вполне свободное представление об отношении лица к лицу, которое мы положили в основу схемы, всюду служит основным предположением, и реагирование также получает в этой схеме определенный смысл. Реакция всегда следует за инициативой обиды и потому является внешним признаком того, что предшествует ей в глубине, внутри, в виде интеллектуального стремления к отмщению.
X. Закономерная социальность