Классы наций

Материалы, на основании которых написан этот текст, получены в результате автоэтнографии и включенного наблюдения (участия в постсоветском феминистском и гендерном сообществе в течение двух десятилетий), девятнадцати полуструктурированных интервью с активистками и исследовательницами, а также рассмотрения печатных и электронных документов. Интересующие меня вопросы таковы: почему «несоветский» проект гендерного равенства оказался проблематичным в нашей части света? В чем именно состоит в таком случае постсоциалистическая «специфика»? Может ли так быть, что некоторые проблемы постсоветского феминизма являются частью более широкого, даже глобального феномена?

Мое предположение состоит в том, что постсоветская «гендерная революция» происходит в принципиально иных условиях, чем то было на Западе, откуда заимствован концепт гендера. Современное феминистское движение формировалось в русле социальных изменений, происходивших в западных обществах при переходе к постиндустриальной экономике. Его появление, связанное с попыткой выявить социальную сконструированность гендерного неравенства и пути его деконструкции, происходило в контексте общей демократизации западных обществ и уменьшения в тот период экономического неравенства, существенного сужения разрыва между бедными и богатыми[520]. В постсоветском случае демократизация, т. е. признание различий и идентичностей, начала осуществляться в условиях складывания экономического неравенства – новых форм исключения. При формировании классового неравенства феминистский активизм, фокусирующийся на признании различия, может работать на смещение внимания с проблемы перераспределения (ресурсов) на признание (различия), т. е. с капитализма на патриархат, и, таким образом, содействовать формированию социального неравенства. Вопрос состоит в том, в каких терминах может быть сформулирован постсоветский женский вопрос, т. е. как (и возможно ли) совместить достижение признания и более справедливого распределения.

Нижеследующий текст начинается с рассмотрения истории возникновения постсоветских гендерных исследований, являющихся одним из видов феминистского активизма и следующих тезису П. Бурдье, что структура академии воспроизводит посредством своей институциональной логики социальную иерархию и структуру власти[521], а затем обращается к дискуссии, развернувшейся вокруг II Всероссийского женского съезда: ее анализ позволяет выявить противостояние различных гендерных «фракций». Далее предпринимается попытка концептуализации.

Политика гендерного знания: от перераспределения к признанию

«Гендер» был у нас не всегда: появление этого понятия связано с социальными и политическими разломами конца 1980-х, в частности с интенсивной делегитимацией интерпретационных схем советского гуманитарного и социального знания. Постепенно оно стало рассматриваться, как полагает историк А. Браточкин (в отношении белорусской советской исторической науки), как часть «идеологического аппарата государства»[522], и новая ситуация требовала его модернизации и освобождения от партийно-государственного контроля. Открытие политических границ сопровождалось трансфером западного знания и последующей институционализацией новой научной парадигмы сначала в «независимых» (вновь создаваемых) университетах и исследовательских центрах, а уже затем ее проникновением в «официальную» академию, нередко в искаженном виде[523]. Гендерные исследования являлись важной, в некотором смысле особенной частью процесса трансформации знания.