Клаудиа, или Дети Испании

В огромной полутемной приемной первого этажа, где толща камней создавала прохладу даже в самые раскаленные дни лета, гость скинул плащ и оказался еще весьма импозантным сорокалетним человеком с маленьким ртом и кругловатыми глазами птицы под ровными подковками рыжих бровей. Попросив вместо вина ледяного пива и убедившись, что украшавший его прическу тупей в полном порядке, он разом сбросил с себя одуряющую сонливость августовского полдня. Звучным размеренным голосом он принялся живо рассказывать о том, как Байленская катастрофа продемонстрировала всему миру, что французов можно бить, и как португальцы сразу же последовали примеру своих соседей. Сэр Артур очень скромно отвергал свои особые заслуги в этом успехе и уверял, что его экспедиционный корпус оказал лишь весьма скромную поддержку восставшим. Теперь же генерал собирался доставить всех пленных во главе с самим Жюно морским путем во Францию, а после с чистой душой отправиться домой к нежно любящей жене.

Всю эту недолгую, но чрезвычайно важную беседу Педро, которого дон Гаспаро жестом оставил в приемной, с равнодушным видом простоял у окна, но при каждом слове англичанина сердце его наполнялось восторгом, жаждой действий и завистью. Ведь Хуан наверняка не упустил своего! Сарагоса спасена, собору пресвятой девы дель Пилар со священными мощами уже не угрожает святотатство французов! Но все это сделано без его участия! Педро чувствовал, как, забыв мудрые уроки дона Гаспаро, учителя Су и самой жизни, снова становится отчаянным приморским мальчишкой — и музыка драки закипала в его крови.

Едва гость ушел, он помчался в парк искать Клаудиу.

— Ну, что, досиделись?! — ядовито начал он, зная, что если бы не она, в нынешней победе была бы и его доля участия. — И зачем я тебя послушался! Отныне буду иметь дело только с Игнасио.

— Ты же знаешь, я стараюсь ему ничего не говорить и не позволю тебе тащить ребенка в самое пекло, — неумолимо ответила девушка.

— Ребенка?! — не поверил ушам Педро. — Да я в его возрасте! Да… никогда, слышишь, никогда дон Рамирес не стал бы прятать своего сына, когда речь идет о независимости Испании!

С этого дня приемы и вечера перестали интересовать Клаудиу. Слова Педро жгли ее, как клеймо, а скрывать положение вещей от брата и дальше было бессмысленно. Тем более, как оказалось, мальчик сам разбирался в происходящем гораздо лучше Клаудии. Он всюду старался быть с Педро и мог часами слушать рассказы конюхов о недавно возникшем словно из-под земли таинственном эль Эмпесинадо[139], который под Мадридом наводил страх не только на противника, но и на афранкесадос[140] — предателей из местных. Педро же при этих рассказах всегда темнел лицом и уходил.

С наступлением осени обстановка вновь стала накаляться. Возмущение, как лесной пожар, захватывало все новые области, оружие брали новые тысячи, не было, казалось, села, где не образовалась бы своя хунта. И только в замке д'Альбре царило благоухание ранних плодов и тишина, словно он действительно был раем. Педро метался, как зверь в клетке, и душными пряными вечерами, сидя на подоконнике комнаты Игнасио, говорил и говорил, словно в словах желал выплеснуть весь пыл своей деятельной натуры.

— Ты представляешь, когда начались восстания в Астурии, первыми били даже не французов, а тех, кого посчитали недостаточно пылкими защитниками Испании!

— Но это… террор, — осторожно заметил Игнасио.

— Террор? Пожалуй, да, но именно он создал армию. Как только какой-нибудь отряд терпит поражение, он просто вешает своего начальника. Ты же знаешь, мы народ благочестивый и храбрый, но военным духом, увы, не одарены. Да и к регулярной армии издавна относимся с неприязнью или пренебрежением… — «Ведь и Хуан, несмотря на лейтенантский чин, предпочел не гвардию, а свободную охоту», — внезапно подумал он и продолжил. — Но эта война почти религиозная…

— Настоящий крестовый поход, — перебил его Игнасио, жадно слушавший обожаемого им Педро и страстно желавший вставить и свое слово. — Анхельмо из конюшен сам показывал мне красную повязку, на которой написано: «Vincer o morir pro patria et pro Ferdinando VII»![141]

— На полях Рио-Секко их легло двадцать семь тысяч! — почти не слушал мальчика Педро. — Там дрались женщины! Ты представляешь, я слышал, как одна крестьянка уничтожила целый отряд французов…

— Как?

— Когда они заняли деревню, то, разумеется, стали везде искать еду. И тогда эта женщина, которая одна осталась в пустой деревне да еще с малышом на руках, привела их к себе домой. А там стол и все, как положено: олья, колбасы, вино. Французы, само собой, не поверили, что она так просто отдает им такое богатство, ну, и велели сначала самой все попробовать. Она, как ни в чем не бывало, берет все и ест. Французы в недоумении переглядываются, но, видно все еще сомневаются, и тогда… тогда они велят ей накормить своего ребенка.

— И она накормила? — раскрыв от ужаса глаза, спросил пораженный Игнасио.

— Не моргнув глазом.

— И тогда французы набросились на еду? И…