Клаудиа, или Дети Испании

— Да, первое требование к дворянину — стремление к совершенству. А в мелочах — умение владеть собой и безупречность, чувств ли, мыслей — не важно. Много лет назад, однажды, когда мне едва ли исполнилось десять лет, у меня страшно разболелись зубы. В тот день у нас был музыкальный вечер, и моя матушка, покойная принцесса де Мортань, приказала мне выйти к гостям. Как сейчас помню, у нас играли тогда не Рамо, не Вивальди, а скромные музыканты придворной капеллы. И я все три часа просидела, улыбаясь и приветливо кивая, хотя в глазах у меня было черно от боли. Но самым трудным оказалось даже не это, а железное требование никому ничего не рассказать об этом, ни похвастаться, ни услышать в ответ восторженое изумление, похвалу, или хотя бы простое одобрение… Я и сечас рассказываю вам это лишь в назидание, да и то только потому, что минуло столько лет. Такова ответственность истинного дворянина…

Клаудиа невольно вспыхнула: а ведь она всю жизнь старалась жить ярко, открыто, не скрывая никаких чувств. И герцогиня, словно, прочитав ее мысли, продолжила:

— Нас спасает исключительно верность своей касте, своей крови. Простолюдин может быть храбр, умен, великодушен, но никто не поручится за то, как поведет он себя в той или иной ситуации. И только на дворянина можно положиться, ибо в нем будут говорить не плюсы и минусы сиюминутного положения, а кровь, впитавшая века принципов, чести, работы над собой. Истинный дворянин никогда просто не сможет поступить бесчестно, ибо у него закон запечатлен в сердце… — Но порой герцогиня внезапно обрывала сама себя и устремляла взгляд на полыхающий бело-розовыми огнями парк. — Пойдемте же, Клаудиа, учиться можно и нужно не только у людей, природа тоже наш верный, хотя и тайный учитель, — и женщины часами бродили по пятнистым от игры света и тени аллеям воистину волшебного парка дона Гаспаро. В свое прошлое пребывание здесь, поглощенная занятиями, Клаудиа почти не обращала внимания на сказочное окружение замка д'Альбре. А это был целый мир. В прихотливых, расположенных каскадами давно заброшенных и превратившихся в настоящий лес парках гуляли на полной воле олени, зайцы, лани, росли неведомые в Европе растения, привезенные из Китая и Африки, в том числе, как утверждали слуги, любимые деревья Иоанна Крестителя и царя Соломона. Дорожки ежедневно усыпались летом — свежескошенной травой, а зимой — золотым песком с побережья Сан-Себастьяна. И, казалось, отойдя чуть дальше в дубовую рощу или задержавшись чуть подольше у водопада, можно столкнуться нос к носу с каким-нибудь драконом, единорогом или оборотнем.

Но не только общение с герцогиней д'Эстрэ, чтение великолепных книг из богатейшей библиотеки замка и прогулки по весенним полям отвлекали внимание Клаудии от всех забот и тягот окружающего мира.

То и дело дон Гаспаро устраивал торжественные приемы, на которых, кроме герцогини, графа де Милано и графа де Мурсии, присутствовало множество знатных дам и господ из других стран. И теперь уже всем Клаудиу представляли ее собственным именем!

Так один раз замок д'Альбре посетил известный французский математик Лазар Карно, давно уже смещенный Наполеоном с поста военного министра. Весь обед бывший сановник ругал великого завоевателя за то, что тот превратился в настоящего тирана, а после, не дав старику насладиться обществом дам, дон Гаспаро уединился с ним в кабинете, заинтересовавшись разработанной математиком новой тактикой ведения боя, которую теперь успешно применял в сражениях Наполеон.

И все-таки главная радость заключалась для Клаудии в том, что на всех раутах, балах и во всех торжественных обедах принимал участие и ее родной брат. Игнасио теперь тоже жил в замке, вместе с ней, занимая две просторные комнаты рядом с ее собственными. О, сколько часов провели они вместе, рассказывая друг другу обо всем, что произошло с ними за долгие годы жизни врозь. Она вряд ли сумела передать брату любовь к матери, поскольку с годами и для нее самой донья Марикилья превратилась в почти абстрактный образ прекрасной, но рано угасшей страдалицы. Хорошо помнила Клаудиа только ужасный день рождения брата, но говорить о нем не хотела. Зато об отце Клаудиа всегда говорила с живым упоением, так, будто он только что покинул комнату. Да и сам Игнасио много и подробно расспрашивал об отце, и пытливые глаза его при этом становились задумчивыми и печальными. Обоим казалось, что теперь, когда они вместе, найти дона Рамиреса будет гораздо легче. И Клаудиа жила, уносимая весенними ветрами новых надежд, почти забыв о настоящем.

Поэтому однажды, когда уже отцвели первые цветы на горных лугах, девушка вдруг несказанно удивилась, услышав в ответ на свой приветливый оклик злые слова Педро:

— Наслаждаетесь счастьем, сенья?! — бросил он, сбегая по главной лестнице в сапогах для верховой езды и плотной, не по погоде, куртке, явно не намереваясь останавливаться.

— Педро, в чем дело? — потребовала рассерженная девушка.

Он с неохотой замедлил шаг, обернувшись, посмотрел на нее в упор.