Клаудиа, или Дети Испании

Вечером ожидался бал, и на несколько свободных часов Клаудиа закрылась у себя. Она долго молилась пресвятой деве. Значит, Мануэль, жив, здоров и, возможно, даже счастлив. На самом деле, ему всегда нужно было не так много. После стольких лет Клаудиа не могла желать ему зла — ведь он был той звездой, которая долго и преданно манила ее, заставляя бороться, давая силы, награждая и радуя. Девушка отперла секретер и достала единственный портрет, который остался у нее после бегства из дворца. С овальной миниатюры смотрело веселое, полное жизненного огня открытое лицо в ореоле золотых волос… Девушка легко провела пальцем по капризным властным губам и тихо защелкнула медальон. Что ж, в конце концов, Пепа выиграла — с ней ему будет проще. Тут девушка невольно улыбнулась, вспомнив плоскую шутку Наполеона, которой, к ее досаде, она все же тайно порадовалась.

* * *

Бал открылся не в обычной бальной, а в том же зале, в котором проходил обед, и который молчаливые и незаметные слуги дона Гаспаро за несколько часов сумели превратить в помпезное, во вкусе гостя, помещение с экзотическими растениями, птицами в клетках и жирандолями. Каменный пол искрился и звенел от касаний серебряных шпор — вероятно, никогда замок д'Альбре не видел такого количества кавалеров в мундирах. Клаудиа, не стесняясь, выказывала особое предпочтение белокурому остроумному маршалу Ланну, прозванному новым французским Роландом. Они много танцевали и болтали о разных пустяках, в то время как Игнасио постоянно держался поблизости от Наполеона, предпочитавшего танцам карты и светскую болтовню.

— Насколько я понял из разговоров за столом, вы немало времени провели при мадридском дворе, мадмуазель де Гризальва, а потому осмелюсь задать вам один вопрос: не знаете ли вы случайно некую Женевьеву де Салиньи? — вдруг во время одного из бесконечных котильонов спросил у девушки Ланн.

— Но что могло заинтересовать вас в этой особе, игравшей, насколько я знаю, не лучшую роль при мадридском дворе? — вопросом на вопрос ответила заинтригованная Клаудиа. — Уж не влюблены ли вы в нее, ваше сиятельство?[145]

— О, уж если когда-нибудь я и влюблюсь, то только в вас, мадмуазель, — галантно ответил сорокалетний маршал, сверкнув совсем молодыми глазами. — Дело гораздо проще: это какая-то самозванка, о которой мне под строгим секретом поведал дон Мануэль, уверяя меня, что здесь в Испании у него похитили самое ценное сокровище, каким он когда-либо обладал. При этом дон Мануэль, опять-таки по секрету, сообщил, что ее во время мятежа увел из дворца и переправил на родину французский посланник. Однако я справился и выяснил, что ничего подобного не было, и быть не могло. Во-первых, Женевьева де Салиньи уже давно мертва. А во-вторых… Впрочем, это уже не важно. Сведений достаточно для того, чтобы предполагать в этой таинственной особое явную самозванку.

— Так вы хотите найти ее и вывести на чистую воду? — рассмеялась Клаудиа.

— Вы слишком романтично представляете себе жизнь боевого офицера, мадмуазель, — вздохнул Ланн. — Просто дон Мануэль обмолвился, что нет в этом мире более красивой и чистой девушки. Вот я и вспомнил о ней, увидев вас, мадмуазель.

Клаудиа опустила ресницы, а сердце ее сжалось ласково и грустно.

Ночью она опять долго молилась…

* * *

На следующее утро Наполеон с явным нежеланием покинул замок д'Альбре. Он был вполне не прочь погостить здесь подольше, однако «живая машина» Бертье напомнил ему, что всего в одном дне перехода отсюда, в Виттории, его ожидает король Жозеф, бежавший туда из Мадрида после Байленской трагедии. И Наполеон покинул замок, а за ним двинулась и вся армия. Проводив гостей и дождавшись, пока смолкнут последние отзвуки передвигавшегося со страшным грохотом экипажа-отеля, который Наполеон охотно показал дону Гаспаро и двум его очаровательным воспитанникам, Клаудиа бросилась разыскивать Педро. Она обежала почти весь замок, и на каждом углу ей рассказывали, что вчера он затеял крупную ссору с французскими офицерами, которую едва удалось уладить мирным путем благодаря вмешательству едва ли не всего свободного штата замка. Разгоряченного Педро смог увести только сам учитель Су. Едва услышав об этом и укоряя себя в невнимательности и равнодушии, Клаудиа бросилась прямо в покои учителя. Педро действительно оказался там, бледный и мрачный. Су немедленно поднялся и почтительно оставил их вдвоем.

— В чем дело, Перикито? — Она устало опустилась на тонкую циновку, ибо иной мебели Су не признавал.

— Об этом спрашиваешь ты? А мне кажется, больше прав на вопросы сейчас имею я, — зло огрызнулся Педро. — Пролюбезничала весь вечер с этими ублюдками, которые идут завоевывать нашу страну. А, между прочим, как я посчитал по количеству маршалов, сюда ведут восемь полноценных корпусов. Это больше двухсот тысяч человек, ясно тебе?

— Педро…

— Что, Педро? Быть может, ты уже влюбилась в какого-нибудь из этих лощеных маршалов? Или в самого Буонапарте? Бедный, бедный Мануэлито, как быстро ты забыла его!