Клаудиа, или Дети Испании

Разведчикам удалось обнаружить довольно большой пеший отряд французов, примерно около двух рот, и эскадрон гусар. Они двигались по направлению к Сарагосе. Игнасио наплел Гапильосу, который чувствовал себя перед ним немного виноватым, уйму небылиц о своем умении стрелять и выпросил у него штуцер, из тех, что сэр Уэлсли прислал в испанскую армию еще полгода назад. Все вокруг одобрительно смотрели на мальчика, разбавляя симпатию солеными шутками. Эмпесинадо тоже хлопнул его по плечу, добродушно буркнув:

— Хорошо, пойдешь с нами.

Дон Рамирес вынужден был смириться.

И вот мечта юноши сбылась.

Они вышли на мадридскую дорогу, спрятались за мощными стволами падубов, и скоро слева действительно показался французский отряд.

— Вот идиоты! — сдавленно рассмеялся Гапильос. — Ничему так и не учатся, ни бока, ни задницу не прикрывают.

По цепочке полетел приказ Эмпесинадо:

— Не стрелять. Дать им спокойно занять деревню. Услышу выстрел или любой другой звук — лично кишки выпущу.

К северу от дороги виднелась убогая деревня, французы свернули туда, а партида, не торопясь, отправилась в обход, почти у самой деревни разделившись, чтобы окружить ее полностью.

Наконец, Игнасио услышал долгожданный приказ «Вперед!» и помчался к деревне, больше уже не обращая ни на кого внимания.

Французы, понявшие, что попались в ловушку, спрятались в домах и, как пояснил сыну среди боя дон Рамирес, из-за неожиданности и стесненности позиции, защищались плохо.

После короткого боя, где Игнасио сумел выстрелить всего лишь два раза и неизвестно куда, французы решили пробиваться обратно к дороге, но и тут напоролись на засаду, предусмотрительно поставленную Эмпесинадо. После этого они начали в панике метаться по деревне, и тогда командир подозвал к себе Гапильоса и еще одного герильяса по прозвищу Ортига.

— Возьмите самых хладнокровных и перебейте эту мразь без жалости.

Но приказ этот оказался едва ли не поспешным. Гусарский эскадрон, придя в себя и понимая, что все равно будет истреблен полностью, решил пробиться через северную сторону как раз там, где находились Эмпесинадо и дон Рамирес. Еще в самом начале стычки Хуан приказал укрепить эти места у выезда из деревни завалом. И вот теперь Игнасио с восхищением смотрел, как Хуан, совершенно невозмутимо стоя по другую сторону завала перед несущейся на него пестрой лавиной гусар и имея под рукой всего небольшую группу герильясов, с каменным лицом стрелял из подаваемых ему ружей, а потом, презрительно улыбаясь, колол штыком и навахой коней и всадников. Пробилось и смогло уйти всего человека три.

Через четверть часа партида обыскивала дома и весело приплясывала перед церквушкой, давно покинутой причтом.

Эмпесинадо хмуро сидел на поваленном стволе, не обращая внимания на умирающих рядом людей и лошадей. Некоторые герильясы неподалеку от них жестоко и хладнокровно добивали раненых, после чего выворачивали их карманы, сдирали сапоги, и напоследок кромсали навахами обнаженные части тел. Дон Рамирес стоял неподалеку, опустив голову, и все время делал знаки сыну, чтобы тот уходил отсюда. Но мальчик стоял, словно парализованный.

— Ничего, привыкнет, — наконец, проговорил Хуан, краем глаза заметив эту немую пантомиму. — Эти габачо должны знать, что здесь им пощады не будет никогда. — И затем решительно добавил. — Дон Хосе, надо сжечь эту деревушку — мне кажется, что здесь был какой-то предатель.

— Но в тактических целях это ничего не даст нам, — осторожно заметил дон Рамирес. — Прикажите лучше собрать весь провиант на площади, а не по мешкам солдат.

— Это не солдаты, дон Хосе, я уже не раз говорил вам. Впрочем, исполнение я возлагаю не на вас. Немедленно пришлите сюда Арройю.

Арройя был тем самым саперным обер-офицером, которому Хуан объяснял разницу между настоящей армией и герильясами и который отлично воспринял этот урок.

— Сколько пленных? — тем временем поинтересовался Эмпесинадо.

— Двадцать восемь солдат и два капитана.

— Расстрелять всех. — И с этими словами Хуан отправился выпить шоколада, который, как на ходу крикнул кто-то, обнаружили в одном из домов.

И потрясенный мальчик увидел, с каким остервенением набросились герильясы на стоявших невдалеке сжавшейся кучкой безоружных пленных. Партизаны резали их навахами, вспарывали животы, выкалывали глаза…

— Отдай штуцер Гапильосу, — тихо сказал сыну дон Рамирес, — и жди меня вон там, на дороге у падубов.

Игнасио, как потерянный, побрел туда, где еще пару часов назад пылал восторгом и надеждой, а за его спиной уже начинало вздыматься черное пламя и еще сухо трещали выстрелы. И тут перед мысленным взором мальчика неожиданно возникли они оба, Хуан и Педро, стоявшие плечом к плечу в проеме двери заброшенного дома на окраине Аранхуэса, оба молодые, мужественные, готовые пойти друга за друга на смерть… «Нет, Педро никогда бы так не сделал, никогда…» — прошептал Игнасио, и ему почему-то стало легче.

Дон Рамирес не стал утешать сына и что-либо объяснять ему, хотя чуткой отцовской душой прекрасно понимал его состояние. Просто он отвел его в сторону и сказал.