Клаудиа, или Дети Испании

Сам генерал-капитан первым оказался рядом с отважной артиллеристкой, прикрыв ее собой и гневно призывая защитников выполнить свой долг. Затем рванул прямо через бреши навстречу наступающим французам подоспевший на помощь едва не взятому редуту Педро со своими валлонцами. И тогда все остальные, те, кто только что в полной панике покидали вздыбившиеся обломками позиции, вдруг словно проснулись от глубокого сна. Они рассвирепели, развернулись и с отчаянной яростью бросились на французов.

А Клаудиа на мгновение потеряла ощущение реальности. Страшный неожиданный грохот пушечного выстрела потряс все ее существо, пройдя по телу судорожной дрожью. Она мотнула головой, едва не упав, и поначалу ничего не могла различить перед собой из-за густого облака дыма. Но вот перед ее глазами замелькала чья-то спина, потом другая, потом она увидела Педро, одиноко рванувшего в сторону моста. Затем хлынула лавина других тел, и девушка уже больше не видела перед собой французов, а только спины, спины, спины, многочисленные зеленые спины испанских волонтеров…

Завязалась отчаянная схватка. Французы никак не хотели упускать уже почти достигнутого успеха, а сарагосцы вложили в свою контратаку весь стыд, всю боль и всю злость, накопленные за последние двенадцать часов боя.

Яростная стычка длилась чуть ли не целый час, с обеих сторон падало множество бойцов, но места павших защитников города тут же занимали все новые и новые, бросившиеся обратно на позиции солдаты. И французы, в конце концов, не выдержали. Они в беспорядке отошли, злые, измученные и не победившие. Они пошли отдыхать, в то время как едва удержавшимся защитникам города было все еще не до отдыха. Кто бросился оттаскивать раненых, кто — заделывать бреши мешками с землей и шерстью и строить из трупов брустверы.

Страшно рассерженные неудачей французы возобновили обстрел редута, множа жертвы защитников, мешая им оттаскивать раненых и латать пробоины. Но сарагосцы больше уже не намерены были ни отходить, ни сдаваться. Теперь они знали — они ни за что не пропустят французов через редут. Пока жив хотя бы один человек.

— Нас не заставят побледнеть ни бомбы, ни гранаты, ни все солдаты Франции! — крикнул туда, им, Аланхэ. И все, кто находился рядом с ним на развалинах, дружным криком одобрения поддержали своего генерал-капитана.

Клаудиа была настолько потрясена всем происшедшим, что долго еще не могла по настоящему прийти в себя. Она не помнила, кто и почему увел ее обратно с редута и очнулась только в госпитале, где пришлось сразу же включиться в работу, поскольку раненые потекли рекой. Поэтому когда Аланхэ, появившись уже после заката, начал горячо благодарить ее, девушка искренне удивилась.

— О чем вы, дон Гарсия?

— Вы сегодня были богиней, ибо только богам дано совершать невозможное! Этим пушечным выстрелом вы возродили веру солдат, и им удалось отстоять редут дель Пилар.

— А… — протянула девушка, сквозь марево бесконечных ран и расплывающихся по белым повязкам кровавых пятен вспомнив о чем-то совсем-совсем далеком. — Так мы отстояли редут?

— Да, ответная штыковая атака была такой яростной, что теперь французы никогда не смогут забыть девушку со странным красивым именем — Артиллеристка.

— Артиллеристка?..

— Я восхищаюсь вами, Хелечо, с каждым днем все больше и больше. Солдаты настолько воодушевились вашим появлением у пушки, что узнав о захвате французами редута Сан Хосе…

— Так французы сегодня взяли другой редут?

— Увы. Но они овладели им лишь потому, что после пятнадцатичасового обстрела артиллерии редут уже некому было защищать. Увидев усеянное мертвыми телами место, они сами ужаснулись своему успеху.

— О, Боже! Сколько наших людей полегло сегодня, не успев даже скрестить шпагу в открытом бою…

— Да, к сожалению, очень много. Однако, поскольку французам достались лишь множество разорванных на куски трупов да груды земли и камней, обагренных кровью, они не смогли закрепиться на этих развалинах, и… мы выбили их и оттуда.

— И вы опять были там, в первых рядах? — с расширившимися от ужаса глазами прошептала потрясенная Клаудиа.

— В самых первых рядах был Педро, Хелечо. Я еще никогда в жизни не видел воина более отважного, — в глазах Аланхэ блеснуло истинное восхищение, но, заметив в измученном бесконечной работой и нервным напряжением лице не столько восторг, сколько страх за их жизни, беспечно добавил. — Но бояться нечего. В штыковой испанские солдаты явно превосходят своих знаменитых противников. Это правда, клянусь честью.

Аланхэ был готов часами стоять в смраде госпиталя и часами глядеть на это открытое, ясное, удивительное лицо, но — увы — он уже давно, с того самого страшного мгновения на мадридской площади, когда он ударил французского полковника, более не распоряжался собой. За его спиной погибал город, и никакая женщина на свете сейчас не смогла бы удержать его. На душе у него было неспокойно…