Клей

Он постоянно раздумывает, как вырубить Макса, минуя его защитный костюм. Это непросто. Макс весь защищен и неуязвим. Неужели не существует никаких методов против наноткани? Оливер пытается вспомнить физику, которую изучал в институте, но ничего не приходит в голову, трудно сосредоточиться, поскольку его мысли постоянно обрываются событиями в комнате. А теперь и Макс решил переключиться на него.

– Как тебе здесь? Я слышал, что ты эмигрировал на Микзу и на Земле теперь редко бываешь. Как тебе все эти изменения?

– Всё это очень тяжело. Когда я решил эмигрировать, было начало девяностых XXI века. Уже тогда ощущалось давление и тяжесть, как будто что-то витало в воздухе, – без особого желания отвечает Оливер, не доверяющий собеседнику, только притворяющемуся другом и готовому на подлость в любой момент.

– Мы жили с родителями вдали от городской суеты, поэтому мне это незнакомо, – по-прежнему миролюбиво говорит Макс. – Интересно, а вы не думали, почему люди раньше не склеивались? Ведь города были так же перенаселены, и люди испытывали такие же эмоции?

– Я думаю, что раньше, хоть и было тесно, но человека воспринимал это как норму. Ведь население выросло не в один миг, а увеличилось постепенно, столетие за столетием.

– Увеличилось благодаря тому, что продлили срок жизни, теперь люди живут аж до 150 лет. Рождаемость, хоть и снизилась, но количество смертей значительно уменьшилось, – вставляет София.

– А когда произошла катастрофа, это было стихийное бедствие. Началась паника, и люди в страхе начали метаться. В стрессовой ситуации все эмоции усилились, чувства обострились. Человек стал усиленно вырабатывать гормоны и выделять их на поверхность тела, что образовывало клейкую массу, – продолжает Оливер. – Это лишь гипотеза, однако, она очень устойчивая и имеет много доказательств.

– Я так и думал! Я так и думал! Значит, я оказался прав! – радостно подпрыгнув, восклицает Макс.

Такое поведение не свойственно взрослому мужчине, София и Оливер удивлены несколько детской реакцией, у обоих мелькает мысль, что их мучитель может быть на самом деле не так страшен, как кажется. Но у них по-прежнему нет ответа, как его деактивировать. Мигель до сих пор сидит в забытьи, рыжий в отключке, тихий стон Марии говорит, что она пришла в себя. Она пытается привстать, и тут Оливер, София и Макс, обратив взгляд на движение, видят, что Мария склеилась с рыжим. Теперь они снова в единой цепочке, только в другом порядке.

– О, чёрт! – стонет София.

– Ха-ха-ха! Чего и следовало ожидать! – ликует Макс и хлопает в ладоши.

– Не понимаю, чему ты радуешься, – укоризненно говорит София. – Как будто тебе надо, чтобы мы здесь торчали.

– Мне всё равно, я никуда не тороплюсь. Недавно умерла моя мать, не дожив даже до ста лет, и теперь мне некуда спешить. Она умерла очень рано, не дождавшись окончания нашего эксперимента и моего триумфа.

В век трансплантологии и пластической хирургии, человек мог жить долго и сохранять внешне молодой облик. Было сложно определить возраст человека, если он сам не скажет об этом. А об этом, как правило, молчат. Человек мог прожить до ста пятидесяти лет, каждые двадцать лет погружаться в барокамеру на пару лет, засыпать и просыпаться двадцатилетним красавцем, обновлённым и как бы заново рождённым. И когда это происходило, человек сам верил, что он заново родился и что ему всего двадцать, а не шестьдесят. Этот самообман витал повсюду среди обеспеченного населения. Конечно, эти процедуры не из дешёвых и были недоступны большинству обывателей. Так росла и процветала каста богатых людей, которые могли продлить себе жизнь до 150, а в некоторых случаях и до 180 лет. Обычные же люди доживали максимум до 120, но и это уже много по сравнению с прошлым столетием, когда средняя продолжительность жизни составляла 80 лет. В связи с этим преобладала массовая иллюзия, и когда грянула катастрофа, естественно, это привело к сбою в системе и краху.

– Ой, ах, что это? – очнувшись, произносит Мария и в ужасе смотрит на свою грудь. – О, боже! Кошмар!

Рыжий приклеился к её левой груди своей левой щекой. Докусался! Сейчас ему сложно будет у кого-то что-то откусить. Разве что Марию подъедать начнёт, а при её пышных телесах это легко можно сделать.

– Блядь… Ой, извините, – Мария прикрывает рот рукой и произносит рычащие и стонущие звуки. – Когда он успел, и почему вы не смотрели?

Тело Марии жутко болит. Из кусаных и рваных ран ещё сочится кровь, хотя София и постаралась обработать их и заклеить. Мария потирает истерзанные места. Поворачивает голову и, увидев рядом с собой Мигеля, в ужасе отстраняется. Он смотрит на неё полными раскаяния виноватыми глазами.

– Мария, прости меня, я не хотел этого делать, – говорит он жалобным голосом. – Не знаю, что на меня нашло. Видимо, поддался панике и людоедству. Или хотел попробовать мяса живого человека, чем оно отличается от мяса мёртвого. Не знаю, зачем мне это было нужно. Не могу понять, что со мной происходит. Мне жаль…

Мария молча смотрит на него, она по-прежнему не доверяет ему и напряжена.