Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР

«Его арестовали, пытали и убеждали, что его признания на следствии и суде нужны партии и советской власти, что это инсценировка – приговор будет условный. Трудно сказать, чем сломали Никиту Малашонка. Может, запугали, что арестуют и будут пытать Лушу и девочек. В “арсенале” следователей был большой выбор средств. Наивно думать, что человек, тем более пытаемый, мог поверить, что это нужно партии»[507]. На этом суде присутствовал заведующий Гомельским горлитом Бельцер, позже он рассказывал: «Сидя в зале, где шел процесс, потрясенный, я с изумлением слушал, как Малашонок говорил: “В течение многих лет я состоял в антисоветской троцкистской террористической организации. Теперь я в этом сердечно раскаиваюсь”. Перед залом выступал седой человек… понимаешь, если раньше у меня были колебания, то в те минуты, когда я его слушал, я верил». Бельцер отметил, что почувствовал даже какое-то облегчение: «Ведь легче думать, что какие-то люди оказались предателями, чем знать, что все это – кровавая комедия, о чем шепотом говорили многие».

«Малашонок признал, что он давал указания работникам земотдела травить скот, портить посевы, давал задание МТС выводить из строя сельхозтехнику. Директор МТС Валюкевич подтвердил: “Да, он приказывал, я выполнял”. Малашонок признал, что давал указания здравотделом Гурло заражать женщин в больницах и детей в роддомах сифилисом или умерщвлять. По его указанию было умерщвлено и заражено 300 детей.

По залу пронесся стон негодования: “Мало им скота, малюток травили!”.

Неожиданно для суда, а может быть и для себя, поднялся Гурло. Поднялся и начал кричать: “Все это неправда, все это ложь!” Встал Малашонок и тоже закричал… Председатель суда прикрикнул на них: “Садитесь! Молчать!” Малашонок растерялся, сел, только губы его беззвучно шевелились. Гурло, стоя, продолжал протестовать. Стоявший за ним солдат силой усадил его. На их крики мало кто обратил внимание. Какая-то женщина, глядя на них, плакала. Малашонок сидел обрякший, потухший.

Среди подсудимых не было заведующего коммунальным отделом Хайкина. Он был тоже арестован, как все завотделами горсовета. В городе ходили слухи, что Хайкин сошел с ума. А на самом деле он был, возможно, единственный человек, кто понимал, что их ждет после суда»[508].

На показательный суд вход был по билетам, которые раздавали проверенным людям. Через 30 лет жена Малашонка Лукерья рассказывала Дробинскому: «…люди шли оттуда. Шли, обмениваясь шутками злыми, равнодушными, шли как со спектакля. Мужской голос с хрипотцой говорил: “Расстрелять”. – “А приговор зачитали – Малашонок-то сознание потерял”. – “Да, – зло сказал первый, – как скот да людей травить, сознание было, а как ответ держать – кишка тонка”»[509].