Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР

Карпик[648] – уроженец Польши, происходил из дворян, в прошлом был организатором контрреволюционной дружины «Святого Креста»; И. П. Самойлович – уроженец Польши, брат и сестра его проживали в Польше, с которыми поддерживал связь до 1930 г.; Я. П. Лусс – уроженец Латвии; председатель Могилевского облсуда; Израильский – сын меламеда, ранее снимался с судебной работы за смазывание судебных дел, его отец был осужден за антисоветскую деятельность; член Полесского облсуда И. А. Малишевский – поляк, до революции имел 20 га земли, 2 коней, 5 коров, семья вступила в колхоз в 1933 г. (т. е. далеко не сразу), родной брат разоблачен как шпион, муж сестры расстрелян как бандит, дядя раскулачен и выслан; член Гомельского облсуда В. Л. Драбкин – дважды исключался из партии, его дядя жил в Париже; член Витебского облсуда Г. И. Войтешонок – был в плену в Германии, дважды подвергался партвзысканиям, в 1933 г. комиссией по чистке исключался из партии^[649]. Среди тех, кто должен нести ответственность, также названы и другие работники прокуратуры: заместители Новика Сильверстов и Гуков, бывший начальник следственного отдела Зотов, а также Шнитко, Фельдман, Киреев, Дегтярев[650].

Были объявлены провокаторами и поклепниками те члены ЦК КП(б), которые провели рейды по районам и своими докладными с мест дали материалы для организации процессов, – это прежде всего Земцов, Аксенов, а также другие[651].

Или, если сначала работники суда и прокуратуры привлекались за соучастие в «нарушении революционной законности с целью вызова недовольства со стороны трудящихся», то теперь их коллеги по цеху обвинялись среди прочего в «провокационной практике возбуждения дел против руководящих партийных и советских работников».

И, наконец, главным виновником названо бывшее руководство республики: «Так называемые районные показательные процессы в Белоруссии проводились по прямому заданию руководства ЦК КП(б)Б»[652]. Пономаренко отмечает, что сначала своей политикой руководство республики стремилось вызвать озлобление единоличников и крестьян (перебложение налогами, нарушение законности, разорения и т. д.), а после решения ЦК ВКП(б) по Лепельскому делу изменило тактику и взяло курс на создание привилегированных условий единоличнику в сравнение с колхозниками[653]. Это привело к тому, что сельский актив из боязни репрессий вообще перестал «работать с единоличниками». Согласно Пономаренко, расчет делался на вызов среди колхозников настроений реставрации единоличного хозяйства. В качестве подтверждения он отмечает, что в начале 1938 г. рост коллективизации почти прекратился[654].

Похоже на то, что круг замкнулся: органы власти, суда, прокуратуры обвинялись в том, что свою деятельность (даже не важно, в чем она заключалась: в том, что они издевались над единоличниками или создавали им привилегированные условия) они проводили по заданию и под прикрытием официального Минска (также не важно: или он покрывал местные кадры, проводившие свою вражескую деятельность, или перебил большое количество невиновных по сфальсифицированным делам).

Вверху пирамиды виновных – руководство ЦК КП(б)Б – лично Левицкий и Волков. Относительно Волкова отмечалось, что он действовал по указке Левицкого и Бермана. «Достаточно сказать, что все дела, которые решались Центральным Комитетом, предварительно ими согласовывались с б[ывшим] руководством НКВД»[655].

Пономаренко подчеркивал, что вместо мобилизации бдительности партийных организаций на борьбу с врагами руководители прививали, культивировали практику огульного недоверия к кадрам. В организации была создана обстановка недоверия и подозрительности, на каждом заседании Бюро Центрального Комитета снимались с работы, предавались суду и арестовывались несколько районных руководителей. В качестве примера приводит заседание Бюро 31 декабря 1937 г., когда за несколько часов были рассмотрены и приняты по пяти районам БССР стандартные однотипные решения, обвинявшие секретарей райкомов и председателей райисполкомов в проведении вредительской линии, в пособничестве шпионажу и т. д.[656] Отмечает, что органами НКВД доказано, что эти материалы являются клеветническими, и за немногим исключением, все обвиняемые реабилитированы полностью[657].

Пономаренко описывает механизм «разоблачений»: на заседаниях Бюро ЦК «коммунистам, вина которых не была никаким образом подтверждена, задавались следующие вопросы: Сколько получил от разведки? Кем завербован? Кого вы завербовали? Давно ли находитесь в контрреволюционной организации?» И далее он делает вывод: враги, попавшие в НКВД, «скрываясь за изобличительными сенсациями, творили гнусную работу, в результате которой многие, ни в чем неповинные люди, репрессированы»[658].