Я не претендую на то, что мой образ Клеопатры более реальный, чем те, что я описывала. Этот образ не претендует на историческую достоверность. Как и большая часть образов этой книги, он является символическим сплавом легенды, мифа и надежды. Я также не думаю, будто бессмертие, что он символизирует, достижимо в буквальном смысле. Но этот образ Клеопатры, который я составила из фрагментов античных мифов, иконографии Ренессанса и современной критики, я считаю столь же привлекательным и вдохновляющим, какими в своё время казались их создателям-современникам образы Клеопатры самоубийцы, или убийцы, или распутницы.
Клеопатра часто заставляла тех, кто мечтал о ней, преодолевать себя, идти на риск, выходить за границы своей привычной самоидентификации ради достижения большего. И такая Клеопатра также приглашает нас совершить путешествие в неведомое, сбросить ограничения дуалистической скорлупы, из-за которой мы считаем врагами всех, кто находится вне. Риск велик. Последовав за тем, что предлагает эта Клеопатра, мы можем потерять многое из того, что имеем, и разрушить многое из нашего прошлого «я» (ведь как иначе я могу стать одновременно и собой, и своим оппонентом?). Однако выигрыш столь же велик: воцарение мира и гармонии, и всё остальное, что может быть создано на этой основе.
Вновь, как не раз в прошлом, образ Клеопатры включает в себя желательное саморазрушение.
«Всё, что требуется сделать, это увидеть, что на вас смотрит Медуза-горгона, — пишет Хелен Сиксоуз. — Её взгляд не смертелен. Она красива, и она смеётся». Это — разрушение магических чар. То же самое происходит и с воображаемой Клеопатрой — при более внимательном рассмотрении выясняется, что она милосердна. Да, она была женщиной, обладавшей также и мужской властью. Да, она была чужестранкой, поставившей под вопрос само право Запада на культурное доминирование. Да, она справляла чувственный праздник плоти, не считая его смертельным грехом. Однако её образ, который совершенно очевидно выходил за установленные границы, может читаться не как смущающая душу несуразица, а как предсказание дальнейших величайших возможностей человечества — возможностей, прогреваемых умом, очищенным от расовых и сексуальных предрассудков; возможностей для тех, кто (в отличие от Бодлера) способен заглянуть в свою душу или смотреть на своё тело без содрогания. И те, кто способен отбросить в сторону «голоса, что вечно правы», кто не идёт по простому и лёгкому пути огульного осуждения всех «иных», на нас не похожих лиц, те, без сомнения, смогут увидеть её красоту, услышать её нежный и мягкий смех.
КРАТКАЯ ХРОНОЛОГИЯ
СПИСОК ИМЁН И ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ,
УПОМИНАЕМЫХ В КНИГЕ
Абеляр Пьер
(1079—1142) — крупнейший философ-схоласт раннего Средневековья. Сын рыцаря из Бретани. Отказался от поместья в пользу братьев. Основал собственную философскую школу, где с успехом преподавал, пока не был осуждён собором 1121 г. «История моих бедствий» написана в 1132—1136 гг. Другие произведения: «Да и Нет», «Диалог между философом, иудеем и христианином», «Возражение некоему невежде...».Августин Аврелий
(354—430) — виднейший теолог и философ западнохристианской церкви. Родился в Сев. Африке в г. Тагаст в семье римского чиновника. Учился в Тагасте, затем в Карфагене. В Риме преподавал риторику. В 387 г. принял христианство. С 396 г. — епископ Гипона. Главные труды: «Исповедь» (400) и «О граде Божьем» (413—426). Его богословские работы вплоть до XII—XIII вв. оставались главным источником философской мудрости Западной Европы.Авл Гирций
— военачальник Юлия Цезаря.Азия
— в римскую провинцию Азия входили малоазиатские страны: Кария, Лидия, Мизия, Фригия.Азия (Атия)
— мать Октавия.Акций
— мыс (коса) при входе в Амбракийский залив — западное побережье (область Акарнания) северной части Греции.Амио (Амьо)
(XVI в.) — французский переводчик Плутарха.Антил
— сын Марка Антония.