Клеопатра

У них не вера, а суеверия, не музыка, а какофония, но особенно явно свидетельствует об отсталости и упадке египтян монархический строй их государства. Клеопатра, в силу уже одного того, что она царица, олицетворяет всё, что римлянам ненавистно и отвратительно в политическом смысле. Октавий, вскоре после её гибели провозгласивший себя императором Августом и на протяжении сорока лет самовластно правивший Римом со всеми его доминионами, цинично сумел извлечь выгоду из республиканской риторики, вовсе не утратившей ещё своей убедительности и силы. Клеопатра, во время александрийских донаций восседавшая на золотом троне, становилась одновременно и символом безнадёжно устаревшей тирании Тарквиния, и пугающим аналогом парфянских царей, давних и неизменных соперников Рима, нанёсших легионам Красса тяжкое поражение, память о котором была ещё мучительно свежа. Этот образ, как мы видим, использованный Октавием в своей пропаганде и развитый писателями, действовавшими в этом направлении, до размеров впечатляющей сцены, затем, когда надобность в нём минула, исчез из «легенды Клеопатры». Эту «монархическую картину» запечатлели и Плутарх, и Дион Кассий, и в глазах римлян в «царском статусе» Клеопатры и заключался главный её вред. Считалось, что именно под её влиянием «Антоний выродился в чудовище» и появлялся на людях с золотым скипетром, с кривым мечом, в пурпурном одеянии, украшенном драгоценными камнями. «Ему не хватало лишь короны, чтобы выглядеть царём, шествующим об руку с царицей».

Клеопатра, чужестранка и носительница политически выродившейся власти, и Антоний, поддавшийся её влиянию до такой степени, что её пороки стали его пороками, не могли править ни Римом, ни любой другой страной — не годились, не подходили для этого. На эту роль, в соответствии с римским мифологизмом, мог претендовать только римлянин, рождённый для власти. В ключевой сцене «Энеиды» главный герой встречает в загробном мире своего отца Анхиза, и тот предсказывает царствование Октавия: «Вот он, тот муж, о котором тебе возвещали так часто / Август Цезарь, отцом божественным вскормленный, снова / Век вернёт золотой...» Затем Анхиз описывает особое призвание римлян:

Смогут другие создать изваянья живые из бронзы,
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести...
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твоё! — налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!

Ни художественные дарования греков, ни научные достижения египтян не могли спасти их от подчинения римлянам. С достоинством и упорством, чуть покряхтывая, правда, от тяжести, нёс римлянин «бремя белых», исполняя мучительно трудную, но баснословно прибыльную обязанность — правил теми, кого, вопреки всякой очевидности, считал неспособными делать это самим.

И следовательно, было заранее известно, что Октавий, самозванно сделавшийся представителем Рима, не только одолеет Клеопатру с её ордами трусливых и вероломных чужестранцев, но исполнит этим требование некой высшей справедливости и свой долг. По словам Веллея Патеркула, жившего в I веке до н. э., «Октавий хотел спасти мир, Клеопатра — погубить его».