Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

Деллий быстро сообразил, что доставит на суд к победителям вовсе не плачущую, подавленную горе-правительницу. От женщины, стоявшей перед ним, нельзя требовать объяснения своего поведения. Будучи оппортунистом, он наверняка увидел, что из сложившейся ситуации можно кое-что для себя извлечь. Он хорошо изучил вкусы своего главнокомандующего за время их совместных романтических похождений. Квинт Деллий либо растаял в объятиях Клеопатры, либо догадался, что Антоний в них растает, либо и то и другое. По счастью, обратной стороной его непостоянства была феноменальная гибкость: он без всяких усилий умел выгнуться в любую сторону. Он так льстил и заискивал, что непонятно, в чьих интересах в итоге действовал. Он посоветовал – и получает сразу много дополнительных очков за режиссуру – устроить небольшой спектакль, напоминавший эпизод из Илиады. Вот Гера легонько массирует кожу, умащивает себя прельстительными маслами, заплетает свои чудесные волосы, облекается в напитанное амброзией платье, перехватывает его на талии узорчатым поясом и – золото на груди да драгоценные камни в ушах – выплывает навстречу Зевсу [62]. Царице Египта следовало взять с собой самые роскошные одеяния и скорее отправиться с Деллием в путь. Ей нечего бояться, уверял он. По Плутарху, Марк Антоний – «среди всех военачальников самый любезный и снисходительный».

Тремя годами ранее Клеопатра, спеша домой из Рима под тусклым апрельским небом, повстречала другого настороженного путника. Октавиан направлялся в Рим как частное лицо, но при этом «вместе с ним шла и значительная толпа, с каждым днем как горный поток все выраставшая», и его несла волна доброй воли [63]. Может, на самом деле, а может, рассказчики в будущем выдумали, – в Риме его встречало что-то вроде античных спецэффектов. Когда он приблизился к Аппиевой дороге, туман растаял и «огромное гало, игравшее всеми цветами радуги, образовалось вокруг солнца» [64], которое не показывалось уже несколько недель. Люди в толпе вокруг Цезарева наследника не знали его, а он не знал их – но они шли вместе, потому что хотели, чтобы этот восемнадцатилетний юноша отомстил за убийство в сенате [65]. Он колебался, следуя совету своей матери «действовать хитростью и сносить обиды», во всяком случае, пока не придет в дом Антония. Бледный провинциальный подросток с вьющимися светлыми волосами и сходящимися на переносице бровями еще не успел отличиться. Он слишком мало времени провел в Риме. Не имел ни военного опыта, ни политического веса. Щуплый и неказистый молодой человек приехал заявить права на самое желанное наследство в тот век – имя своего двоюродного деда.

Ранним утром следующего дня Октавиан появился на Форуме, где принял усыновление покойного Цезаря. Далее он отправился к Марку Антонию, в сады его прекрасного поместья, куда юношу пригласили лишь после долгого, унизительного ожидания. Не важно, как он представился – а поклонники уже называли его Цезарем, – этот визит только усилил напряжение. Если у Клеопатры появление Октавиана в Риме вызвало некоторую тревогу, то Марку Антонию оно и вовсе показалось оскорблением. Последовал напряженный разговор двух мужчин (с точки зрения сорокалетнего Антония – мужчины и мальчишки), считавших, что каждый из них имеет равные права на наследие Цезаря. Октавиан был щепетилен и вдумчив, а позже и вовсе превратился, можно сказать, в маньяка или «контрол фрика»: он наверняка заранее отрепетировал свои реплики (даже разговаривая с женой, наследник Цезаря предпочитал записывать свои мысли и потом их зачитывать). Так что молодой человек тогда, в 44 году до н. э., произносил заученное хладнокровно, с уверенностью и прямотой. Почему Антоний не предал убийц суду? (Чтобы сохранить мир, все партии согласились на амнистию. Однако именно Антоний председательствовал тогда в сенате.) Главные зачинщики не только остались живы, но еще и получили должности провинциальных правителей и военачальников. Октавиан попросил: «Обещай мне помощь и содействие, когда я буду мстить убийцам» [66]. Если же тот не может – то пусть с почтением отойдет в сторону и не мешает. В конце концов, Антоний мог бы точно так же политически наследовать Цезарю, действуй он более предусмотрительно. Да, и что касается наследия, не будет ли Антоний так любезен и не передаст ли золото, оставленное Цезарем, для обещанных народу раздач? И добавил, что Антоний может оставить себе «все ценности и убранства», перенесенные к нему в дом из дома Цезаря, – больше обвинение, чем позволение.