На других фронтах тоже велась кипучая «воскресительная» деятельность. При Клеопатре Александрия переживала мощное интеллектуальное возрождение [47]. Собрав вокруг себя когорту мыслителей, царица возродила сообщество греков-интеллектуалов в городе, куда без труда заманивала ученых. Среди своих приближенных она числила Филострата, оратора, почитаемого за увлекательные импровизации. Может статься, он даже был ее личным наставником. Единственная национальная философская школа возникла при Клеопатре; скептик Энесидем из Кносса спорил с догматиками об относительности человеческого восприятия и непостижимости причинности. Историческая и лингвистическая наука переживала ренессанс, хотя тут и не случилось каких-то ошеломительных прорывов. Единственным исключением стали медицина и фармакология. Врачи всегда занимали особое положение при дворе Птолемеев, будучи влиятельными государственными мужами, пекущимися об общественных интересах, и при Клеопатре наиболее выдающиеся из них написали массу теоретических и практических трудов о врачевании и различных болезнях. Особенно много смелых шагов эти люди сделали в хирургии, предложив целый набор новых специальных навыков: до этого их работа не была оригинальной, сводилась к классификации и практически исключала творчество. Начали появляться первые исконно александрийские ученые. Один из них, сын местного торговца соленой рыбой, был на четыре года младше Клеопатры, звался Дидимом и выделялся при дворе живым умом и феноменальной работоспособностью. Он свободно рассуждал о языке, о Гомере, о Демосфене, об истории, драме, поэзии. И даже иногда пускал сатирические стрелы в Цицерона. Удивительно, что у него находилось время и для монарха: бешено продуктивный Дидим выпустил больше 3500 научных трактатов и комментариев. Видимо, поэтому он вечно не мог вспомнить, что уже написал, и за это его постоянно обвиняли в противоречии самому себе [48]. Вот с такими людьми Клеопатра жила бок о бок, ужинала, обсуждала государственные дела. Придворный мыслитель был «интеллектуальным стимулом, исповедником и совестью» [49] – одновременно ментором и слугой.
Ситуация, сложившаяся в Египте в начале сороковых годов, доказывает, что Клеопатра представляла собой нечто большее, чем просто приписываемое ей искусство соблазнять. Она делала конкретные шаги к восстановлению славы Птолемеев, идя и в этом по стопам отца, однако с более ощутимыми результатами. Она живо интересовалась смелым развитием мысли и поддерживала ученых, как того требовало ее происхождение. Эллинистические монархи по определению были покровителями культуры и науки; среди предков Клеопатры, помимо множества убийц, встречаются также историк, зоолог и драматург. Птолемей I, например, написал полюбившийся всем трактат об Александре Македонском. Сегодня, раскручивая нить истории, мы вынуждены судить о репутации Клеопатры, пробираясь через тонны написанной о ней лжи. Она продолжает получать дополнительные очки за то, что оставила свой след в литературе. За границей она могла слыть безнравственной эстеткой, однако дома ее считали настоящей интеллектуалкой – цитировали как серьезного специалиста по магии и медицине (это все еще было одно и то же), прическам, косметике, мерам и весам. К этим предметам Клеопатра, должно быть, проявляла интерес, по крайней мере в беседах за обеденным столом. Что касается медицины, то она опекала храм Хатхор, богини женского здоровья. Тем не менее в историях о том, что она писала о ваннах с ослиным молоком, не больше правды, чем в тех, где она придумывает аспирин.
Клеопатре приписывают изобретение любопытного средства от облысения: якобы она рекомендовала пасту, для которой надо смешать в равных долях жженую мышь, жженый лоскут, жженые лошадиные зубы, медвежий жир, олений мозг и стебель камыша. Добавить меда и втирать в кожу головы, «пока волосы не начнут отрастать» [50]. Средневековая