Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

Присутствие царицы Египта всегда вызывало ажиотаж. Сейчас же она сделала все, чтобы фурор был полным. В эпоху дремучих представлений людей об окружающем мире спецэффекты значили очень много. Она двигалась по красивой реке между цветущих равнин – и это походило на бесчисленные вспышки цвета, звуков и запахов. Ей не нужно было прибегать к помощи магии и колдовства – хватало просто увидеть ее лодку с золоченой кормой и пурпурными парусами: римляне так не путешествовали. Посеребренные весла сверкали на солнце, выныривая из воды, и задавали ритм оркестру из флейт, труб и лир, игравшему на палубе. Если у кого-то и были сомнения в том, что Клеопатра – талантливый театральный режиссер, то сейчас они должны были разбиться вдребезги. У Плутарха читаем: «Царица покоилась под расшитою золотом сенью в уборе Афродиты, какою изображают ее живописцы, а по обе стороны ложа стояли мальчики с опахалами – будто эроты на картинах. Подобным же образом и самые красивые рабыни были переодеты нереидами и харитами и стояли кто у кормовых весел, кто у канатов. Дивные благовония восходили из бесчисленных курильниц и растекались по берегам». Она превысила меру вдохновения самого Гомера.

Молва летела вперед куда быстрее, чем передвигалось это неземное виденье – на что наверняка и было рассчитано. Огромные толпы собирались по берегам, наблюдая за диковинной процессией. Когда Клеопатра достигла Тарса, весь город высыпал на пристань. В итоге Тарс опустел совершенно, и Антоний, улаживающий тогда дела на жаркой рыночной площади, вдруг оказался практически в одиночестве. Клеопатра отправила ему весточку – которую можно считать как образцом дипломатического искусства, так и чудом постановочного мастерства, – где сообщалось, что «Афродита шествует к Дионису на благо Азии» [5].

Это представление очень отличалось от того, что когда-то устроила девочка, выползшая из конопляного мешка, хотя результаты вполне сопоставимы. Египетская царица еще раз доказала, что имеет способности к языкам и легко их применяет. Плутарх замечает, что особенно хорошо она владела языком лести, и в разновидностях последней была настоящим экспертом. Клеопатра не смогла бы подстроиться к своей «аудитории», даже знай она ее лучше. Вероятней всего, она уже встречалась с Антонием, когда он прибыл в Александрию, чтобы восстановить на престоле ее отца (ей тогда было тринадцать). А когда Цезарь был в Египте, Антоний присылал из Рима в Александрию агента по личному делу – он покупал у диктатора поместье, и об этой сделке она тоже могла слышать. Вполне вероятно, что они встречались в Риме (когда она гостила у Цезаря), и у обоих могли быть схожие интересы. В любом случае она была наслышана о его похождениях, о его бурной молодости и запутанной взрослой жизни, о склонности Антония к театральным эффектам, даже к мелодраматизму. О некаждодневной политической прозорливости, о его гениальности и безрассудстве, о дерзости и легкомыслии. Безусловно, это ее помпезное прибытие говорит о том, что она хорошо изучила вкусы жертвы. И входила в узкий круг людей, способных этим вкусам угодить. Потому что, несмотря на все мучения последних лет, оставалась самым богатым человеком в Средиземноморье.

Антоний отвечает Клеопатре приглашением на ужин. То, что произойдет дальше, красноречиво говорит об особенностях их характеров, так расстраивавших в свое время Цицерона. Антоний чересчур уступчив, Клеопатра – слишком высокомерна. Дать первый ужин – вопрос статуса. Она настаивает, что он должен прийти к ней, и пусть приводит каких угодно друзей. Вот такая у нее прерогатива. С самого начала она намерена показать ему, кто здесь кто. Царица не отвечает на приказы явиться – царица сама приказывает явиться. «Желая сразу же показать ей свою обходительность и доброжелательство, Антоний исполнил ее волю», – успевает сообщить нам Плутарх, прежде чем лишается дара речи, пораженный этой сценой. Даже в греческом языке он не находит нужных слов. Клеопатра изрядно поработала с пространством, и у всех пришедших захватывает дух от восхищения. Антония особенно изумляют гирлянды светильников, развешанные на ветвях деревьев. Они «так затейливо соединялись и сплетались в прямоугольники и круги, что трудно было оторвать взгляд или представить себе зрелище прекраснее». Великолепие обстановки вынудит Шекспира фактически уступить свое перо Плутарху, который уже повыдергивал из словаря все возможные эпитеты. Воистину не каждый день величайший поэт Елизаветинской эпохи списывает у древнего бесхитростного биографа.