Клеопатра

В душе Клеопатры поднялся гнев, который она не сумела подавить. Она не могла мыслить ясно. Она вообще не могла думать. Кровь, казалось, покинула ее тело и теперь вся пульсировала в голове. Руки похолодели. Она пыталась подняться, но поняла, что вряд ли устоит на ногах.

Гефестион обратился к стражникам:

— Я требую, чтобы вы сказали, по чьему приказу вы находитесь здесь. Это — ваша царица! Вы будете сурово наказаны за то, что совершили сегодня.

— Нет, господин, мы здесь затем, чтобы защищать царицу, — ответил страж. — Солдаты Габиния собрались у ворот дворца и желают ее видеть. Они разгневаны тем, что госпожа отослала их командиров в Сирию для предания наказанию. Они угрожают разрушить дворец и сжечь город. Мы здесь затем, чтобы никто не мог причинить вред ни царице, ни ее сторонникам.

— Как я сказал, нет никакой нужды закатывать истерику, — кивнул Потиний. — Наши сегодняшние действия предприняты исключительно в интересах царицы.

— И в интересах всех остальных, — подхватил Теодот. — В данный момент Ахилла ведет переговоры с наемниками, чтобы успокоить их.

— Ты такая же, как наш отец, разве нет? — спросил у Клеопатры Птолемей. — Тогда люди стояли у ворот, требуя его отречения, а теперь они требуют того же самого от тебя.

— А кто позвал их туда, дурачок? — фыркнула Клеопатра. — Разве ты не видишь, что это сеть, сплетенная твоими хитрющими дружками? Это не я кукла, а ты, мой дорогой братец. Подожди и увидишь, как кукольник приведет тебя к ужасному финалу.

Она бросила взгляд на Потиния, страстно желая стряхнуть пощечиной румяна с его лица.

— Владычица, — произнес Потиний, поднимаясь, — ты будешь заключена в своих покоях во дворце до тех пор, пока регентский совет не придет к мнению, что тебе можно возвратить свободу, не подвергая тебя при этом опасности. Мы ведь не можем допустить, чтобы с царицей что-нибудь случилось, верно?

— Ты дурак, Потиний! — сказала Клеопатра, тоже вставая из-за стола. — Я низвергну тебя. Клянусь в этом памятью моего любимого отца! Даже после смерти Авлета его дети предают его. — Она бросила взгляд на брата и сестру. — Убирайтесь!

— Мы уходим, — ответил Потиний, собирая складки одеяния вокруг своего массивного тела и заворачиваясь в накрахмаленное цветастое полотно, словно облекаясь боевой броней. — Мы уходим, а ты остаешься. Солдаты будут стоять у твоих дверей, дабы перехватить тебя, если ты вздумаешь ослушаться.

— Да просто отдайте ее солдатам! — взвизгнул Птолемей, его толстое тело заколыхалось — точь-в-точь как у его отца, когда тот был в ярости.

Арсиноя засмеялась.

— Идемте, — промолвил Потиний, покровительственно обнимая за плечи царственных детей. — Давайте оставим царицу предаваться размышлениям.

Клеопатра повернулась к ним спиной и стояла неподвижно до тех пор, пока не услышала, как захлопнулась дверь. Когда она снова обернулась, в комнате не было никого, кроме Гефестиона, угрюмо сидевшего в кресле, да двух стражников со сверкающими мечами наголо, загораживающих выход.

ГЛАВА 21

Он всегда был усталым, но редко чувствовал потребность в отдыхе. Цезарь обдумывал этот парадокс, глядя на неширокую реку, за два дня непрерывных дождей поднявшуюся до опасного уровня. Красноватая илистая вода неслась мимо, унося время прочь от его сонных, красных от усталости глаз. Цезарь думал о греческом философе Гераклите, который сказал, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Если Цезарь перейдет Рубикон, ни река, ни Цезарь, ни один из его солдат, ни сам Рим больше не останутся прежними.

Через несколько минут он и его люди могут оказаться на другом берегу, в Италии. Они ступят на родную землю как враги. Цезарь находил весьма занятным тот факт, что лишь четверть мили и пять минут отделяют его от того, чтобы развязать войну в собственной стране. Должен ли он сделать это? Должен ли он пересечь вечно меняющуюся реку, раз и навсегда оставив позади прежний мир?

Хотя вокруг Цезаря находились пять тысяч человек, он чувствовал себя одиноким. Ему уже пятьдесят один год, больше, чем самому старшему из его солдат. Он не хотел начинать войну, в особенности против собственного народа, но какой выбор ему предоставили? С ним играли, отвергая его многочисленные разумные предложения. Сенат отозвал два его легиона — предположительно для того, чтобы они присоединились к Помпею для военной кампании в Парфии, — и в знак доброй воли Цезарь отпустил их. Но Помпей не пошел на восток. Он остался в Риме, заново обучая людей Цезаря и держа их в городе, где они могли схватить Цезаря. Но только в том случае, если он, Цезарь, повинуется Сенату, сложит с себя командование и войдет в Рим как простой гражданин.

Неужели они считают его глупцом? Требуют, чтобы он распустил легионы, и в то же время настаивают, чтобы Помпей сохранил за собой свое воинство! Они действительно полагают, что он вступит в Рим без защиты — туда, где его немедленно заключат в темницу и будут судить за те непонятные нарушения конституции, которые он якобы совершил десять лет назад, если верить обвинениям?