Клерамбо

– Читай!

И, стоя за спиной Клерамбо, пока тот читал, он воскликнул:

– Что это за гадость?

Оторопевший Клерамбо увидел, что его поразила рука, которую он считал дружеской. Видный писатель, находившийся с ним в хороших отношениях, коллега Перротена, человек почтенный и уважаемый, не колеблясь взял на себя роль публичного доносчика. Несмотря на свое давнишнее знакомство с Клерамбо, исключавшее, казалось бы, всякие сомнения насчет чистоты его намерений, он изображал его в неблаговидном свете.

Привыкнув в качестве историка свободно обращаться с текстами, он выхватывал из брошюры Клерамбо несколько изуродованных фраз и потрясал ими как актом предательства. Его добродетельное негодование не пожелало удовлетвориться частным письмом, оно остановило свой выбор на самой крикливой газете, грязной кухне шантажа, которую миллионы французов презирали, но глотали ее вранье, разинув рты.

– Это невозможно! – бормотал Клерамбо, совершенно беззащитный перед этим злобным выпадом.

– Нельзя терять ни одной минуты! – воскликнул Камю. – Надо отвечать.

– Отвечать? Но что я могу ответить?

– Прежде всего, разумеется, опровергнуть эту гнусную выдумку.

– Но это не выдумка, – проговорил Клерамбо, подняв голову и глядя на Камю.

Тогда Камю, в свою очередь, был как громом поражен.

– Это не… ? Это не… ? – заикался он, вне себя от изумления.

– Брошюра – моя, – сказал Клерамбо; – но смысл ее извращен в этой статье…

Камю, не дожидаясь конца фразы, заорал:

– Ты это написал, ты, ты!..

Клерамбо попытался успокоить своего шурина, просил его не судить, не ознакомившись с делом как следует. Но тот только обзывал его сумасшедшим и кричал:

– Мне нет дела до этого. Да или нет, писал ты против войны, против родины?

– Я написал, что война преступление и что все страны запятнаны этим преступлением…

Не позволив Клерамбо продолжать объяснения, Камю вскочил с таким жестом, точно собирался схватить его за шиворот, но удержался и прошипел зятю в лицо, что он преступник, которого нужно немедленно привлечь к военному суду.

На его крики, которые подслушивала у дверей служанка, прибежали г-жа Клерамбо и старалась утихомирить брата потоком визгливых слов. Оглушенный Клерамбо тщетно предлагал Камю прочитать ему вслух инкриминируемую брошюру; Камю гневно отказывался, говоря, что с него довольно и того, что приводится об этой гадости в газетах. (Он обзывал газеты лгуньями, однако ратифицировал их выдумки.) И, став в позу друга правосудия, настаивал, чтобы Клерамбо написал немедленно, в его присутствии письмо с публичным отказом от своих статей.

Клерамбо пожал плечами, сказав, что никому не обязан давать отчет, кроме своей совести, – что он свободен…

– Нет! – перебил Камю.

– Как? Я не свободен, я не имею права говорить то, что думаю?

– Нет, не свободен! Нет, не имеешь права! – кричал вне себя от раздражения Камю. – Ты зависишь от родины. И прежде всего – от семьи. Она в праве бы посадить тебя под замок!

Он потребовал, чтобы письмо было написано сию минуту. Клерамбо повернулся к нему спиной. Камю ушел, хлопнув дверьми и крикнув, что ноги его здесь больше не будет: между ними все кончено.

Потом Клерамбо пришлось выдержать слезливый допрос жены, которая, не зная, что он сделал, жаловалась на его неосторожность и допытывалась, "почему, почему он не молчал? Разве и без того у них мало горя? Почему у него язык чешется говорить? И главное, что за мания говорить иначе, чем другие?"

В это время вернулась откуда-то Розина. Клерамбо взял ее в свидетели, сбивчиво рассказал только что разыгравшуюся тягостную сцену и просил присесть к его столу, чтобы он мог прочесть ей свою статью. Не снимая перчаток и шляпы, Розина села возле отца, послушно и мило его выслушала, а когда он кончил, поцеловала его и сказала:

– Да, хорошо!… Но зачем ты это написал, папа?

Клерамбо был озадачен:

– Что? Что?.. Зачем я написал?.. Разве это неправда?

– Не знаю… Думаю, что… Должно быть правда, раз ты говоришь… Но может быть не надо было писать…

– Не надо? Если правда, значит надо.

– Ведь будет много шуму!

– Разве это довод?

– Зачем же поднимать шум?

– Послушай, дочка, ты согласна с тем, что я написал?

– Да, папа, мне кажется…

– Постой, постой! "тебе кажется"?… Ты ненавидишь войну так же, как и я, ты хотела бы, чтобы она кончилась; все что я написал там, я говорил тебе; и ты была согласна со мной…

– Да, папа.

– Так ты одобряешь?

– Да папа.

Она обвила руками его шею.

– Но не надо писать все…

Опечаленный Клерамбо попробовал объяснить то, что ему казалось очевидным. Розина слушала, спокойно отвечала, но было ясно, что она не понимала. Чтобы кончить, она еще раз поцеловала отца и сказала:

– Я тебе сказала, что и думаю. Но ты знаешь лучше меня. Не мне судить…

Она пошла в свою комнату, улыбнувшись отцу. Розина не подозревала, что в эту минуту отняла у него лучшую опору.