Клерамбо

– Мы не можем ждать, – отвечал Моро. – У нас нет времени. Текущий день ставит перед нами жгучие проблемы. Нам надо их разрешить немедленно. Если мы не овладеем ими, мы падем их жертвами. Мы?.. Не только мы персонально. Персонально мы уже обречены. Но всё, что мы любим, всё, что еще привязывает нас к жизни: надежда на будущее, спасение человечества… Видите, как все нас торопит, как мучит вопрос о тех, что придут завтра, о тех, у кого есть дети: война еще не кончена, и слишком очевидно, что своими преступлениями и своей ложью она уже сеет новые близкие войны. Для чего нам воспитывать своих детей? Для чего им расти? Чтобы стать жертвами подобных же боен? Какие возможны решения? Раз, два и обчелся… Покинуть эти взбесившиеся народы, этот обезумевший Старый свет, эмигрировать? Куда? Разве есть где-нибудь на земном шаре такой клочок земли, где могли бы найти приют свободные честные люди? – Сделать выбор?.. Вы видите, что надо решиться! Либо в пользу нации, либо в пользу Революции. – Иначе, что же остается? Непротивление? Неужели вы хотите непротивления? Ведь оно имеет смысл только в том случае, если у людей есть вера, религиозная вера; в противном случае – это покорность баранов, которых ведут на бойню. – Однако огромное большинство, увы, не принимает никакого решения, предпочитает не думать, отворачиваться от будущего, обольщая себя надеждой, что никогда больше не повторится то, что они видели и перенесли… Вот почему мы должны решить за них и, хотят они или не хотят, вывести их из состоянии дремоты, спасти помимо их воли, Революция – это несколько человек, хотящих за все человечество.

– Мне бы не очень понравилось, – сказал Клерамбо, – если бы другой хотел за меня, и меня не прельщает также хотеть за другого. Я предпочел бы помогать каждому быть свободным и не стеснять чужой свободы. Но я знаю, что требую слишком многого.

– Вы требуете невозможного, – отвечал Моро. – Когда человек начинает хотеть, он не останавливается на полпути. Есть только два рода людей: люди, хотящие слишком сильно – Ленин и все великие (их наберется не более двух десятков в истории человечества!) – и люди, хотящие слишком, слишком слабо, неумеющие хотеть – все остальные, мы, я сам!.. Вы правильно это заметили!.. Я хочу только потому, что я отчаялся…

– Зачем же отчаиваться? – сказал Клерамбо. – Судьба человека творится каждый день, и она никому неизвестна; судьба – это мы; впадать в уныние значит обескураживать ее.

Но Моро убитым голосом заявлял:

– У нас не хватит силы, у нас не хватит силы… Неужели вы думаете, я не вижу, как ничтожны шансы на успех Революции у нас, при теперешних условиях, после разрушений, экономического разорения, деморализации, смертельной усталости, вызванной четырьмя годами войны?..

И он признался:

– Я солгал при первой нашей встрече, утверждая, что все мои товарищи подобно нам страдают, чувствуют возмущение. Жило вам правильно сказал: нас только горсточка. Другие в большинстве случаев хорошие ребята, но слабые, слабые!.. Они довольно верно судят о вещах, но предпочитают не толкаться головой о стену, а сидеть спокойно, ни о чем не думая, и отделываться смехом. Ах, этот французский смех, наше богатство и наша гибель! Как он прекрасен, и какой это клад для угнетателей!.. "Пусть поют, лишь бы платили!" говорил наш итальянец…* "Пусть смеются, лишь бы умирали!" – А потом эта страшная способность привыкать, о которой говорил Жило. К каким бы нелепым и тяжким условиям ни надумали приневолить человека, он ко всему привыкает, привыкает к жаре, к холоду, к смерти, к преступлению, нужно только поставить его в эти условия надолго, и он был бы не один, а в стаде. Вся сила сопротивления уходит на приспособление; а потом забиваешься в уголок и сидишь не шевелясь, из страха, как бы от перемены положения не возобновилась затихшая боль. Такая усталость одолевает нас всех! Когда армия разойдется по домам, у нее будет только одно желание: забыться и уснуть.

* Кардинал Мазарини, французский премьер-министр (1602-1661) (Прим. перев.)

– А как же свирепый Ланьо толкует о том, чтобы все опрокинуть вверх дном?

– Ланьо? Я его знаю с начала войны. Я видел его последовательно патриотом, реваншистом, аннексионистом, интернационалистом, социалистом, анархистом, большевиком и циником, которому на все наплевать. Он кончит реакционером. И пошлют его на убой, как пушечное мясо, против неприятеля, которого завтра заблагорассудится выбрать нашим правителям среди наших сегодняшних друзей или врагов… Народ разделяет наше мнение? Да, но разделяет также мнение других. Народ разделяет последовательно все мнения.

– Вы революционер с отчаяния, – со смехом сказал Клерамбо.

– Среди нас много таких.

– Жило однако вышел из войны большим оптимистом, чем был раньше.

– Жило способен забывать, – с горечью сказал Моро, – я не завидую его счастью.

– Не надо тревожить его счастье, – сказал Клерамбо. – Помогите Жило, он в вас нуждается.

– Во мне? – недоверчиво спросил Моро.