Читаем Клещ полностью

Въ то время какъ такія рчи оживляли обдъ съ одного конца стола, на другомъ конц Шурочка обнаруживала свою рзвость и живость. Маленькая, худенькая, смуглая, она дйствительно словно вся переливалась какъ ртуть. Это была роль, въ которую она вошла сознательно. Еще двочкой она со всхъ сторонъ слышала, какъ восхищались бойкими двицами, и съ гримаской отзывались о тхъ, въ комъ «мало жизни»; и она тогда же ршила усвоить себ такой типъ, который обнаруживалъ бы въ ней много жизни. У нея было даже особенное, оригинальное движеніе бровями и плечами, по ея мннію, служившее этой цли. Она какъ-то вдругъ точно вскидывалась, и потомъ чуть замтно вздрагивала плечами, производя что-то похожее на цыганское трепетаніе. Этотъ пріемъ она долго изучала, сопровождая его безпощадною игрою очень недурныхъ глазъ.

За обдомъ Шурочка ни минуты не оставалась покойною: передвигала стоявшія передъ нею рюмки, тянулась за хлбомъ или горчицей, стучала вилкой, и наконецъ подняла какую-то возню съ сидвшимъ подл нея Родіономъ Андреевичемъ, выдергивая у него салфетку, какъ только онъ закладывалъ конецъ ея подъ подбородокъ. Родіону Андреевичу это нравилось, и онъ подливалъ Шурочк вина, а она, отгубивъ, переливала въ его стаканъ.

– Не боитесь, что я ваши мысли узнаю? – спросилъ онъ.

– О, мои мысли прозрачны какъ шампанское, – отвтила Шурочка.

– И такъ же играютъ? – продолжалъ Гончуковъ.

Шурочка передернулась всмъ тломъ, точно ее защекотали.

– Я васъ въ уголъ поставлю, – сказала она. Родіонъ Андреевичъ добродушно хихикнулъ, и выпилъ залпомъ цлый стаканчикъ шампанскаго.

«Ртуть, дйствительно ртуть», подумалъ онъ. Посл обда вс перешли въ просторный кабинетъ хозяина, куда подали кофе и ликеры. Наталья Семеновна, немножко отяжелвшая отъ выпитаго вина, забралась на огромное кресло въ углу, и опустила покрытыя мелкими морщинками вки. Шурочка присла къ піанино, и срывала съ клавишей короткіе аккорды.

Рохлинъ, держа въ рук рюмочку съ ликеромъ и прихлебывая изъ нея, наклонился къ самому уху Гончукова и спросилъ вполголоса:

– У васъ есть какія-нибудь кабинетныя фотографіи?

– Какъ? – переспросилъ, не понявъ его, Родіонъ Андреевичъ.

– Ну, какія-нибудь этакія… знаете? Я бы пересмотрелъ потихоньку отъ дамъ, – объяснилъ Александръ Ильичъ.

Гончуковъ невольно бросилъ на него боковой взглядъ: онъ никакъ не ожидалъ отъ него этого.

– Нтъ, я не держу, отвтилъ онъ.

– Жаль; я люблю, – произнесъ Рохлинъ, и подмигнулъ Родіону Андреевичу съ такимъ выраженіемъ, которое еще боле удивило послдняго.

V

Подосеновъ раскрылъ оба ящика сигаръ, стоявшіе на стол, внимательно осмотрлъ ихъ, и выбравъ сортъ подороже, предложилъ Рохлину.

– А теперь, господа, вамъ слдовало бы переговорить о томъ дл… помнишь, я теб намекалъ уже? – повернулся онъ къ Гончукову. – Вы оба какъ разъ другъ другу нужны: у одного праздные милліоны, съ которыми онъ не знаетъ что длать, а у другого геніальная идея общеполезнаго предпріятія.

– Ну, ужъ и геніальная! – скромно возразилъ Рохлинъ. – Просто, я изучалъ этотъ вопросъ, и идея представилась мн, какъ неотразимый выводъ изъ всего, что дало изученіе. Вотъ въ чемъ штука…

И Рохлинъ, опустившись на диванъ подл Гончукова, принялся быстро и отчетливо объяснять ему свою «идею». Она заключалась въ сооруженіи цлой сти такихъ домовъ-дачъ, которые были бы одинаково приспособлены какъ для зимняго, такъ и для летняго помщенія небогатыхъ семействъ. Для этого предполагалось скупить большіе участки земли на Петербургской сторон и за Нарвской заставой, и выстроить зданія съ широкими террасами во всхъ этажахъ, обращаемыми на лто въ цвтники, съ садами и садиками, и даже съ огородами, гд каждый жилецъ могъ бы копать и засаживать грядки.

Такимъ образомъ, разршались бы оба тяготющіе надъ небогатымъ населеніемъ вопроса: квартирный и дачный. Все дло предполагалось организовать такъ, чтобы оно совмщало въ себ стороны коммерческую и филантропическую: оно должно давать хорошій, врный доходъ, и вмст съ тмъ быть благодяніемъ для общества. Складочный капиталъ длился на мелкія акціи, по 50 рублей, съ цлью привлечь людей съ ограниченными средствами, и по преимуществу среди самихъ обитателей домовъ-дачъ.

– Вся штука въ томъ, что изучая это дло, я пришелъ къ неоспоримому выводу: задача разршается только соединеніемъ обоихъ вопросовъ, зимняго и лтняго, – объяснялъ Рохлинъ. – Порознь они неразршимы. Устройте дешевыя квартиры въ город – останутся раззорительные перезды на дачи; устройте дешевыя дачи – вы не избгнете неудобствъ, сопряженныхъ съ двойнымъ хозяйствомъ. Только моя идея ршаетъ все однимъ разомъ.

Подосеновъ при этихъ словахъ захлопалъ въ ладоши.

– Такъ какъ же посл этого не назвать идею геніальною! – воскликнулъ онъ. – Ты, Александръ, скроменъ, какъ вс великіе люди.

Рохлинъ улыбался и потиралъ руки.

– Что ты скажешь, братецъ? – произнесъ Подосеновъ, слегка ударяя Гончукова по плечу.

Родіонъ Андреевичъ задумчиво повелъ носомъ и усами.

– Идея симпатичная… очень симпатичная, – произнесъ онъ, впрочемъ довольно равнодушнымъ тономъ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза