Клещ

Василий Григорьевич Авсеенко Клещъ

I

Въ большомъ кабинетѣ, на длинномъ и широкомъ диванѣ, покоился всѣмъ своимъ довольно пространнымъ тѣломъ Родіонъ Андреевичъ Гончуковъ, мужчина лѣтъ сорока, съ необыкновенно свѣжимъ, розовымъ цвѣтомъ лица, выдавшимися впередъ носомъ и верхнею челюстью, задумчивыми голубовато-сѣрыми глазами, и густыми каштановыми волосами.

Подвернувъ одну ногу крючкомъ, а другую слегка свѣсивъ съ дивана, Родіонъ Андреевичъ мечталъ. Былъ предобѣденный часъ, который неслужащему и незанятому петербуржцу всего труднѣе наполнить. Родіонъ Андреевичъ имѣлъ очень мало знакомыхъ, и ѣздить на five o'clock tea ему было некуда. Побывавъ въ банкѣ и у нотаріуса, заѣхавъ за какой-то не особенно нужной справкой въ департаментъ, и купивъ для чего-то нѣсколько французскихъ романовъ и альбомъ съ изображеніями трувильскихъ купальщицъ, Родіонъ Андреевичъ смѣнилъ визитку на домашній сѣренькій пиджакъ, растянулся на диванѣ и предался, какъ мы сказали, мечтамъ.

Собственно, это были даже не мечты, а какое-то пріятное порханіе около самого себя и всего, что съ нимъ случилось за послѣдніе годы. А случилось вотъ что. Во-первыхъ, Родіонъ Андреевичъ овдовѣлъ. Это событіе могло бы совсѣмъ не отразиться на его чувствахъ, но онъ еще при жизни жены такъ привыкъ увѣрять себя и всѣхъ въ необычайной дружбѣ, связывавшей ихъ обоихъ, что по смерти ея какъ-то невольно появилась у него меланхолія въ глазахъ и привычка вздыхать иногда коротенькими вздохами, похожими на икоту.

Во-вторыхъ, въ принадлежащемъ ему сельцѣ Гончуковъ Родіонъ Андреевичъ отыскалъ какимъ-то образомъ желѣзную руду. Она, собственно, давно уже была извѣстна, но никому не приходило въ голову, что ее можно извлекать, обрабатывать и продавать. А тутъ какъ-то вдругъ пошла мода на имѣнія съ рудой. Сначала одинъ изъ сосѣднихъ помѣщиковъ съѣздилъ въ Петербургъ, привезъ оттуда горнаго инженера, весьма пріятнаго молодого человѣка, ходившаго въ чичунчевомъ кителѣ, и продалъ часть земли какому-то металлургическому обществу за очень хорошую цѣну. Потомъ у другого, у третьяго сосѣда тоже оказалась руда; потомъ пріѣхали два бельгійца, съ собственнымъ поваромъ, и стали скупать землю; потомъ явился помощникъ присяжнаго повѣреннаго и открылъ контору по долгосрочному арендованію крестьянскихъ земель съ рудою; и наконецъ, по всему округу руда вошла въ такую моду, что ненахожденіе ея въ имѣніи стали относить прямо къ необразованности помѣщика. Родіонъ Андреевичъ примкнулъ къ движенію уже въ то время, когда цѣны на землю возросли баснословно. Тогда онъ продалъ большую часть имѣнія, оставивъ себѣ только усадьбу, ферму, березовый лѣсокъ и луга.

Вырученная сумма превысила полмилліона. Родіонъ Андреевичъ рѣшилъ, что съ такими деньгами жить въ деревнѣ – глупо, и перебрался въ Петербургъ.

Здѣсь онъ устроился полу-осѣдлымъ образомъ: нанялъ квартиру, но временную; завелъ обстановку, но не окончательную, и еще далеко не соотвѣтствующую его крупнымъ средствамъ. Все же окончательное предносилось передъ нимъ впереди, въ нѣкоторомъ туманѣ. И ему пока очень нравилось это временное существованіе, окруженное пріятнымъ туманомъ.

«Спѣшить некуда, – думалъ онъ, покоясь на диванѣ и дымя папироской. – Поживу, осмотрюсь хорошенько, тогда видно будетъ. Можно будетъ и дѣломъ какимъ-нибудь призаняться. Но очертя голову соваться не слѣдуетъ. Сперва надо изучить, пораскинуть умомъ. Дѣло хорошо, когда оно вѣрное, и когда на немъ можно удвоить, утроить капиталъ. За такое дѣло я съ удовольствіемъ возьмусь».

И Родіонъ Андреевичъ, сощуривъ свои задумчивые глаза, что-то прикинулъ въ умѣ. Цифры получились чрезвычайно круглыя.

II

Раздался звонокъ, и черезъ минуту въ кабинетъ вошелъ господинъ лѣтъ сорока двухъ, средняго роста, лысый, съ маленькимъ носомъ, маленькими глазками и замѣтною просѣдью на вискахъ и въ бородѣ. Одѣтъ онъ былъ въ длинный сюртукъ какого-то скучнаго покроя. Онъ быстро подошелъ къ Гончукову, быстро пожалъ ему руку, и селъ въ кресло.

– Гдѣ мы сегодня обѣдаемъ? – спросилъ онъ.

– Да гдѣ же? Я куда-нибудь въ ресторанъ поѣду, – отвѣтилъ Гончуковъ.

– Ну, и я съ тобой. А вотъ, кстати: ты мнѣ долженъ сто рублей, – неожиданно объявилъ гость.

– Я тебе долженъ? по какому случаю? – изумился Гончуковъ.

– А по такому, что я за тебя подписался на подарокъ Нивиной. Нельзя было, братецъ, не подписаться: тебя въ балетѣ знаютъ, – объяснилъ гость. – Ты мнѣ, пожалуйста, отдай, я какъ разъ не при деньгахъ.

Родіонъ Андреевичъ пожалъ плечами, нехотя всталъ и вынулъ изъ стола бумажникъ.

– Да ты заплатилъ-ли? – усомнился онъ.

– Ну, вотъ еще! – возразилъ гость, поспѣшно хватая изъ рукъ хозяина сторублевую бумажку. – Стало быть заплатилъ, если у тебя спрашиваю. На меня еще покосились, что мало даю. Тебя, братецъ, въ трехъ милліонахъ считаютъ, честное слово. Я всѣмъ такъ и говорю.

– Зачѣмъ же ты такъ говоришь?

– Для престижу. Престижъ, братецъ, составляется друзьями; ты послѣ поймешь это. Ты еще не разобрался въ петербургской жизни, не вошелъ въ дѣло. Послѣ ты оцѣнишь мои услуги.