Клетка

— А ведешь себя, как маленький, — она снова помогает мне сначала сесть, а позже и встать с кровати. Опираюсь на её плечи, чувствуя, как голова кружится, будто я в стельку пьяный. Но когда мы доходим до туалета, я отпускаю её плечи и сам захожу внутрь, пытаясь закрыть дверь. — Не глупи, Саша, вдруг не удержишь равновесие.

— Удержу, — я всё же выпихиваю девушку наружу и поворачиваюсь к толчку. Но меня по-прежнему шатает, так что одной рукой приходится помогать себе не промазать, а другой я держусь за стену, чувствуя, как всё тело дрожит от напряжения. Меня колбасит так, словно лихорадка продолжается. Однако каким-то образом я умудряюсь даже не испачкать пол и сидушку унитаза. Открываю дверь, чувствуя, как по лицу, шее и груди стекают крупные капли пота.

— Идем обратно, тебе нужно набираться сил, а не шастать по дому.

— Я не слабак, чтоб набираться сил, — несмотря на своё физическое состояние, я упираюсь всё равно. — И уж поссать могу и сам ходить. И вниз пойду, потому что я голодный, как пас*уда!

— Я принесу тебе бульон, — она подводит меня к кровати, но я упираюсь в плечи девушки.

— Что это за еда — бульон? Ничего нет, что ли, посущественнее?

— Другое сейчас и не полезет, а если налупишься, то обязательно потом вырвет. Извини, но меня не прельщает перспектива убираться.

— Да я сам пойду! — но Василиса лишь легонько толкает меня в грудь, и я словно подкошенный валюсь на кровать.

— Ага, я вижу. Жди здесь.

И она оставляет меня в спальне, спускаясь на первый этаж. Я же пытаюсь побороть дикую слабость, чтобы хотя бы не выглядеть такой развалиной, какой себя ощущаю. Через пять минут у меня перестают дрожать руки и ноги, а позже, несмотря на голод, я снова засыпаю. Но в этот раз мой сон некрепкий, и когда Василиса приносит бульон, я просыпаюсь.

— Ты сам, или помочь? — она ставит небольшую миску на прикроватную тумбочку.

— Я же не парализованный, — ворчливо замечаю, хотя представив картину, как Васька кормит меня, я готов облить себе грудь и ноги.

— Ещё бы чуть-чуть, и стал, — она опускает ложку в миску и поднимается, подойдя к окну. — Небезопасно было трахаться с такими травмами.

— Да, — беру бульон и аккуратно начинаю есть. Ни хлеба, ни сухарей, но даже так мне безумно вкусно. — Небезопасно, но я готов был рискнуть.

— И как оно тебе теперь?

— Василиса… — она не оборачивается ко мне, поэтому продолжаю говорить с её спиной. — Лисенок?

— Не называй меня так! — её плечи напрягаются, а мне хочется обнять её и сжать руками так крепко, чтобы взвизгнула. — Это прозвище для тех, кому не всё равно.

— Посмотри на меня, малыш, — я успеваю съесть ещё две ложки бульона, прежде чем вижу её лицо. До этого я был так рад её видеть, а потом мне вообще было не до окружающей обстановки, но теперь я замечаю темные круги под глазами и осунувшееся бледное лицо. Может быть, это лишь моё желание, но, кажется, её глаза блестят от непролитых слез. — Я не спал с ней, Вась.

— Это уже не имеет никакого значения. Между нами всё кончено.

Она скрещивает руки на груди в защитном жесте, но я лишь качаю головой.

— Если всё так, тогда что ты здесь делаешь? — я не улыбаюсь, наоборот, настороженно и внимательно слежу за любыми изменениями в лице и жестах девушки. Поэтому, когда её рука нервно дергается к шее, прижимая пальцы к впадинке между ключицами, понимаю, что Вася избегает открывать мне правду.

— Я приехала забрать свои оставшиеся вещи и нашла тебя в лихорадочном бреду.

— Ну и что? Могла бы вызвать скорую и уехать.

— Не могла, — Василиса опускает руки и отводит взгляд, избегая смотреть мне в лицо. — Я же не бесчувственная сука, какой ты меня считаешь.

— Я никогда… — но быстро осекаюсь, вспоминая, что высказал ей в клубе. — Василиса, я никогда не думал так, как наговорил тебе в тот вечер.

— Это уже не важно. Я рада, что тебе лучше, если хочешь, я ещё сегодня останусь, чтобы помочь тебе, а завтра уеду.

— Василиса… — порываюсь встать, но тут же осознаю, насколько нелепо я выгляжу голышом. — Останься не только до завтра. Пожалуйста.

— Я не могу, — она обхватывает себя руками, словно замерзает, а мне становится холодно от осознания, что я сам всё разрушил между нами.

Глава 21

Сложно ненавидеть, когда едва не теряешь любимого человека. Я не смогла, несмотря на всю боль, которую он причинил мне. И сейчас я смотрю на мужчину, что растянулся на кровати, и не могу поверить, что он жив и почти здоров. Он уже не выглядит таким бледным, каким был вчера, да и в сознании полностью, умудряется даже перечить на каждом шагу.

Я не могу остаться, но и найти в себе силы уйти тоже не могу. Лучше бы он был здоров, когда я приехала за вещами, лучше бы его вообще не было дома. Но нет, первое, что я увидела, зайдя в спальню: это мечущегося по кровати и кричащего от боли Ворошилова. И просто не смогла, не смогла его бросить.

Вот и сейчас, рассматривая измученного болезнью мужчину, у меня ноги не идут на выход. Но он причинил столько боли, что и забыть её я не могу. Не могу, потому что проревела всю оставшуюся ночь и утро напролет.