Потом был довольно долгий перерыв, в течение которого мы ничего не знали о судьбе рукописи. Но вдруг все заработало и начались маленькие радости: чтение корректуры, составление алфавитного указателя (без компьютера) и присылка первых десяти авторских экземпляров в блестящих ярко-красных переплетах. Не буду распространяться о приятности получения скромного гонорара чеками «Березки» и последующего посещения валютного магазина: кто помнит, тот поймет. И опять все было тихо, но в один прекрасный день пришел журнал
Странно, но я не помню большой радости по поводу этой и других хвалебных рецензий. Мы даже никогда не выпивали по этому поводу, как и вообще по поводу выхода книжки. Юрия Марковича дело, которое было уже сделано, вообще, по-моему, мало интересовало. Он всегда был погружен в заботы нынешнего дня и никогда не кичился прошлыми достижениями. Зная себе цену, он к признанию или даже поклонению коллег относился иронически. Это всегда было поводом для смешных историй. Я помню, как ленинградский ученый Н. А., энтузиаст исследований клеточной подвижности, убеждал ЮМ: «Мы должны обратиться наверх, чтобы организовали Институт биологии движения, а вы, Юрий Маркович, должны его возглавить». — «Да, Коля, а на фронтоне выбить надпись: „Много движений — мало достижений“ (Карапет ловит блоху)».
Вовремя закончить
Ругая меня за медлительность и бесполезный перфекционизм, Васильев объяснял, что попытки улучшить работу путем многочисленных поправок и добавлений не приведут к успеху. Нельзя сделать книгу лучше, бесконечно исправляя и шлифуя ее. Она такая, какую вы сейчас можете написать, и не станет лучше от того, что вы просидите над ней лишний месяц или даже полгода. Не знаю, универсально ли это правило, но к тексту, который я пишу сейчас, оно, несомненно, приложимо.
В свою статью, посвященную памяти Майкла Аберкромби, Юрий Маркович вставил строки Жуковского:
При этом он сам перевел эти замечательные стихи на английский, не найдя удовлетворившего его перевода.
Может быть, и мне заключить этими стихами? Но очень не хочется оставлять эти, пусть несовершенные, попытки вспомнить замечательного человека. И ведь так и осталось не до конца понятым, что он имел в виду, говоря, что у клетки есть душа…
Воспоминания. Главы 1–2
Мама и ее родные
Мамин прадед Степан Николаев, крепостной крестьянин, еще живя в деревне, научился делать очень вкусное сливовое варенье и пастилу из абрикосов. В 1804 году он получил разрешение у барыни «походить по оброку» и переехал в Москву, где открыл маленькую мастерскую. Накопив денег, он выкупил семью и перевез ее в Москву, где вскоре расширил производство и открыл свой Торговый дом. После смерти отца фирма перешла в руки его старшего сына Ивана, который стал известным в Москве кондитером и по разрешению полиции стал именоваться Абрикосовым. Иван Абрикосов открыл через некоторое время фабрику кондитерских изделий, которая вскоре стала крупнейшей в России.