Клетка и жизнь

Спустя некоторое время он вышел на пенсию. Прошло еще несколько лет, и в Наркомате начались чистки, всех ответственных сотрудников стали увольнять и сажать. О деде, к счастью, никто не вспомнил. Он говорил потом: «Вот так Бог меня защитил». Он прожил еще долгие годы на пенсии. Со мной он общался мало, только во время моих посещений их квартиры на Старой Басманной, но всегда был ко мне благосклонен, в особенности из-за с моей любви к чтению. У них в доме на Басманной было очень много книг, и я любил смотреть иллюстрации в многотомных руководствах по всемирной истории. Помню один из его советов: «Достоевского и Салтыкова читай только тогда, когда тебе будет за 40, иначе потеряешь вкус к жизни».

Мама рвалась к образованию. В 1915 году она поступила на медицинский факультет Московского университета и успешно его закончила. Впрочем, некоторые предметы, в частности патанатомия, ее интересовали мало. На 3-м курсе патанатомию она сдавала профессору Алексею Ивановичу Абрикосову, своему двоюродному брату, с которым она до того совсем не общалась. Тем не менее, он ее как-то вычислил и сделал вид, что к этой студентке никакого отношения не имеет, — но когда он вывел ей в зачетке тройку, то сказал, что для родственничка она могла бы предмет выучить получше. Университет мама закончила успешно и была зачислена ординатором на кафедру психиатрии к знаменитому профессору Ганнушкину.

Где-то на одном из старших курсов мама вышла замуж за молодого военного инженера Леонида Скляра. Он был крупным армейским специалистом по маскировке. Они жили хорошо, но детей не было, а мама страстно мечтала о ребенке. В клинике через некоторое время у нее начался роман с ее коллегой, психиатром Марком Каплинским, и Скляр ушел от мамы. В 1928 году родился я. Положение Скляра в это время ухудшилось в связи с репрессиями против высших военных. Скляр, имеющий отношение к штабу Тухачевского, тоже ожидал ареста, но не оставлял заботу о маме и особенно о ее будущем ребенке, которого он считал своим. Он как-то нанес визит маме и оставил для будущего ребенка подарок: трехтомник Пушкина в дореволюционном юбилейном издании. Много лет спустя я подарил эти книги своей внучке Маше, которая уезжала в Америку. Кроме того, как позже выяснилось, он завещал мне свою жилплощадь и имущество. После этого он исчез, и вскоре мама узнала, что он был судим и приговорен к заключению на «10 лет бес права переписки». Много позже мы узнали, что это была фальшивая формула, которая означала расстрел.

Однако на этом история Скляра не заканчивается. Уже после войны к нам пришла некая незнакомая женщина, которая оказалась сестрой Леонида Скляра. Когда она узнала о его аресте, она выбежала на улицу и стала громко кричать, что Сталин убил ее брата. Ее, естественно, быстро схватили и после нескольких допросов поместили в специализированную психиатрическую больницу; спустя некоторое время оттуда ее отправили в лагерь. Когда после смерти Сталина начались пересмотры дел репрессированных, Валентину Скляр выпустили, дали комнату и небольшую пенсию. Где-то в 1956–57 гг. (я уже был женат) она явилась к нам домой на Якиманку и стала настойчиво говорить, что ее брат — мой настоящий отец, и что я должен получить новый паспорт на фамилию Скляра. Я отказался это делать, так как считал и считаю своим отцом Марка Каплинского, с которым много общался, любил его и люблю. Меня вызвали через некоторое время к нотариусу, который показал мне завещание на имя будущего сына (или дочери?), составленное Скляром перед арестом. Я письменно отказался принять завещанное и просил передать все сестре завещателя, что и было сделано. Кроме того, мы назначили Валентине Скляр небольшую ежемесячную денежную помощь, но она ее быстро тратила в ресторане «Прага». Вскоре она исчезла совсем, по-видимому, умерла.

Мы вчетвером (родители, я и няня Варя) с 1938 года жили в отдельной квартире на Арбате, которую выменяли из двух комнат в разных районах. Все было хорошо, но в 1940 году у мамы обнаружили рак груди. Надо было делать операцию. Меня отправили на время операции к нашим родственникам — Детлафам-Лазаревым, живущим в Малаховке, под Москвой. Это было очень удачное решение. Татьяна Детлаф и ее муж Николай Иванович Лазарев были биологами, и они впервые пробудили у меня интерес к биологии. Мы ловили головастиков в малаховском пруду, и я с интересом наблюдал за их метаморфозом, за их превращением в лягушат. Кроме того, у Детлафов было много биологической литературы, и я жадно читал эти книги. Помню, например, книжку Балинского «Развитие зародыша». Это была для меня первая книга по биологии, и многое я запомнил на всю жизнь. В разговорах часто обсуждалось положение в биологии и, в особенности, наступление Лысенко на нормальных биологов с его дикими теориями о превращении березы в дуб и др.