Клетка из слов [Литрес]

Я не переставая думаю про Ната. Он знал, что его похитили? Думал ли убежать, найти свою семью? Мне так больно за него. А потом я холодею от мысли: зло порождает зло. И обычно схожей природы. Похищенные дети могут задумываться о похищении детей. Так что и Нат мог об этом задумываться или, по крайней мере, просто залезать к ним в комнаты и наблюдать за ними во сне, как когда-то, возможно, делали с ним. А может, он раздумывал и о краже.

А может, ему просто хотелось того, что было у них? Дом с теплой кроватью и ночником, спящая рядом семья? Это я могу понять. Могу почти почувствовать, и у меня внутри все переворачивается. Какую он испытывал тоску! А от тоски возникает желание наказать. Я даже в свои семнадцать это знаю. Нат хотел наказать этих детей?

Или, может, все эти рассуждения абсолютно бессмысленны и во всем виноват Элтон?

Я слышу, как щелкает замок входной двери. Сегодня у отца день рождения. Ни у кого из нас нет особенного желания праздновать, но у меня для него припасен подарок, который я сделал сам.

Я нашел новый способ справляться с паникой. В квартире тихо. Похоже, мама задремала. Иду на кухню и оглядываюсь в поиске подходящего предмета. Беру разделочную доску. Я чувствую ее вес, ее тяжесть. Совершенно естественным жестом поднимаю доску и бью себе по колену. Боль обжигающими волнами катится вниз по голени и вверх по бедрам. И это так помогает, так освобождает, что я бью еще раз. Напоминаю себе об осторожности. У родителей возникнут вопросы, если я не смогу завтра ходить. Я слышу треск, с которым доска прилетает по колену. Перед глазами черными цветами распускаются пятна. Еще раз, – думаю я, – всего один раз. В ушах стоит свист, и я узнаю в нем песню камней в бухте, когда дует восточный ветер. Я слышу голос Ната у себя голове. Отличная драка.

Когда я поднимаю глаза, то вижу в дверном проеме маму. Она смотрит прямо на меня. У нее белое как мука лицо: совершенно отсутствующее, будто за ним никого нет. Или за ним кто-то незнакомый. Она держит за горлышко бутылку сладкого вермута. Ее ногти судорожно ковыряют этикетку.

– С тобой все в порядке? – спрашиваю я.

– Я больше не могу, – произносит она тихим, но высоким голосом. – Я больше не могу брать на себя всю ответственность. Нельзя вот так бросать меня одну, чтобы я сама справлялась со всеми проблемами. – Она изящным жестом отпивает из бутылки.

– Мам? – шепчу я. Поднимаюсь на гудящие ноги и волочусь к ней.

– Нет! – кричит она. – Я не могу тебе помочь. И не надо меня просить.

– Никто тебя не бросает.

Она раздавлена. Это ужасно.

– Нет, он бросил! – произносит незнакомка, прячущаяся за лицом матери. – Твой отец уходит от нас к женщине из Канады. Он сейчас в соседнем квартале, звонит ей по таксофону. Он познакомился с ней в Мэне, во время одной из своих летних поездок к Вернону. Не она первая, не она последняя.

Открывается входная дверь.

– Эй, чемпион! – кричит отец. – Как насчет пойти поесть пиццы? В конце концов, у меня день рождения.

Мать швыряет бутылку вермута в стену, и она разлетается фонтаном стекла.

– Мы же договорились не рассказывать ему, – вздыхает отец. – Не сейчас. Он слишком много пережил.

Мать съежилась до крохотных размеров в большом кресле у окна.

– Я больше не буду лгать ради тебя, – говорит она и закрывает глаза ладонями. Теперь я могу видеть только ее губы, которые кривятся в совершенно жуткую гримасу, которую рот в принципе не должен принимать. Один уголок поднят неестественно высоко, и бледные губы как будто исчезли на фоне мертвенно-белого лица. Вермут окрашивает обои длинными полосками, и в воздухе висит тяжелый сладкий запах.

– Пап… Это же неправда, да?

– Все… не должно было так случиться, – беспомощно бормочет он.

– Как ее зовут? – Не знаю, что это изменит, но почему-то имя мне кажется важным.

– Эдит, – отвечает отец с легким оттенком гордости, – ее назвали в честь Эдит Пиаф. Это знаменитая французская певица. Ее мать на четверть француженка. – Значит, не Сержа Генсбура он напевал все лето.

– Извини, Уайлдер, мне очень жаль. – Мама убирает руки с глаз, и лучше бы она этого не делала. Рот ужасен, но глаза еще хуже. – Ты же всегда разочаровываешься, – мама почти умоляет отца. – Она наскучит тебе так же, как остальные.

У отца наворачиваются слезы.

– Она другая!

– Все хорошо, – на автомате успокаиваю я. – Все хорошо.

– Если хочешь уйти, – кричит мать, – уходи! Хватить тянуть резину!

– Пожалуйста, Сандра, – просит ее отец. – Пожалуйста, только не так.

Я достаю из кармана запонки из крышек от кока-колы. Я постарался сделать их точно такими же, как у дяди Вернона. Даже оставил на одной вмятину, чтобы они были точь-в-точь как те, которые в итоге оказались в доме Пеллетье.

– Вот, – протягиваю я. – С днем рождения.

Он не берет их, так что я иду на кухню и бросаю их в измельчитель для мусора. Механизм визжит и рычит. В комнате что-то происходит. Все вокруг темнеет и замедляется, превращаясь в маленькую точку света, исчезающую вдали.