Клятве вопреки

Маркейл взглянула на него, но голос подвел ее, словно слезы не дали словам слететь с ее губ.

«Она дает понять, будто на самом деле тревожится обо мне, но я-то знаю, что это обман. Верить ей после всего, что было, нельзя. Жаль, что я не могу сказать то же самое о своих чувствах». Честно говоря, волны удовольствия прокатывалась по нему, когда он держал Маркейл в объятиях, но Уильям решил, что это ощущение лучше всего поскорее забыть.

— Пожалуйста, отпусти мою шею, — проворчал он, сердясь на собственные мысли. — Она мне еще пригодится.

Маркейл, всхлипнув, усмехнулась и разжала руки.

— Прости. Я очень перепугалась. Боялась, что ты остался на корабле, когда…

У нее сорвался голос, и она снова уткнулась ему в шею, а теплые слезы просочились сквозь его рубашку.

Уильям быстро зашагал к экипажу. Что за спектакль она тут затеяла? Нет, его больше не проведешь. Он слишком хорошо знал Маркейл, и ему следовало просто поставить ее на ноги и предоставить самой ковылять к экипажу в одних чулках.

Но вместо этого он прижался щекой к ее волосам и вдохнул щекочущий нос запах лаванды.

Да, в юные годы он свято верил в любовь, отдал бы весь мир за это мгновение, когда мог держать Маркейл в объятиях, словно на свете не существует никого, кроме их двоих.

Но теперь, после горького урока, он уже не прежний романтик. Уильям заставил себя убрать щеку с волос Маркейл.

— Ради Бога, неужели я должен просить еще раз? Убери руки.

Маркейл подняла голову: ее нос и глаза были красными, волосы спутанными, на щеке грязное пятно, на лице обида.

— Ты похожа на пугало, — усмехнулся он.

— О-о! — мгновенно рассердилась она, к его огромному облегчению, и, нахмурившись, разжала руки. — Ты такой… — Маркейл сжала губы, а потом бросила: — Сожалею, что слишком крепко держалась за тебя, но я не знала, что у тебя такая слабая шея.

Так было лучше. Уильям с облегчением вздохнул и свернул к экипажу. Он не сомневался, что люди на улице с интересом смотрят на них, но ему было наплевать.

— Можешь отпустить меня, теперь я могу сама пройти остаток пути, — заявила Маркейл.

— Без обуви?

— Ну и что?

Она не отступала ни на дюйм.

— У меня слишком много дел, чтобы я дожидался, пока ты доплетешься до экипажа, — не останавливаясь, бросил Уильям.

— А я не просила, чтобы ты нес меня.

— Очень жаль.

— Опусти меня, черт бы тебя побрал! — Ее возмущенный голос защекотал ему ухо. — Если ты этого не сделаешь, я закричу.

— По-моему, сегодня днем я обещал отшлепать тебя. Если ты закричишь, я сделаю это сейчас.

— Не получится, — отозвалась Маркейл слишком самодовольным тоном. — Ты не сделал этого раньше, не сделаешь и сейчас.

Она была права, но он, не желая это признать, пожал плечами.

— Прекрасно. Сейчас я это докажу.

Уильям сделал движение, как будто собирался опустить ее, но Маркейл лишь крепче вцепилась в него.

— Ты не можешь сделать это здесь.

— Почему же? — Он выразительно поднял бровь. — Хочешь проверить?

Маркейл медленно покачала головой, но выражение ее лица говорило о чем-то совершенно ином. Ее губы приоткрылись, глаза потемнели, и Уильям понял, что она вспоминает «шлепку», которую получила раньше. От того же воспоминания его тело напряглось, и он обрадовался, что юбки Маркейл скрывают его реакцию.

Маркейл вздохнула, и Уильям, взглянув на нее, внезапно увидел, что она так же устала, как и он.

— Уильям, пожалуйста… Это же нелепо.

Хотя она сопротивлялась и слегка брыкалась, ее голова теперь бессильно лежала у него на плече, и Уильям, почувствовав странную боль в сердце, крепче сжал Маркейл.

— Тогда в экипаж.

— У вас, сэр, оскорбительная привычка таскать меня, будто я мешок с мукой.

— Мешки с мукой не брыкаются, — отметил он.

— Брыкались бы, если бы с ними обращались так грубо, — скривив губы, парировала Маркейл.

— Это Постон выпустил тебя из экипажа?

— Нет. Он отправился к тебе на помощь, а меня запер внутри.

— Но теперь ты на свободе.

— Я очень постаралась, — надменно сообщила она.

С растрепанными волосами и испачканным грязью лицом Маркейл была похожа на разъяренного котенка, и Уильям, спрятав неуместную сейчас улыбку, примирительно сказал:

— Я виноват, что набросился на тебя за то, что ты так крепко держалась за мою шею. Но это мешало мне разбирать дорогу.

— Я тоже виновата, — помолчав, призналась она, к удивлению Уильяма. — Я очень беспокоилась. Корабль горел, потом раздался взрыв, и я представила себе, что ты, переломанный и побитый, пойман в ловушку горящей балкой, и никто не может добраться до тебя, а огонь сметает все вокруг…

— Боже правый, до чего красочное у тебя воображение!

— Я знаю. Такой уж уродилась.

— Должен признаться, что для того чтобы мир избавился от меня, нужно нечто большее, чем такой маленький взрыв.

— Ты что, неуязвимый? — с легкой насмешкой спросила Маркейл, всматриваясь в него сквозь влажные ресницы сияющими, более темными, чем обычно глазами.

— По крайней мере, сегодня.

Они подошли к экипажу, и Уильям вопреки прежним своим мыслям вдруг понял, что ему почему-то не хочется отпускать ее.