Клич

"Поручик Зарубин", — ответил Всеволод Ильич, с неловкостью ощущая необычность и двусмысленность своего положения. Узнав, кто перед ним, неудобно почувствовал себя и Крякунов. Однако исполнение долга призывало его к действию, и он предложил Зарубину войти в комнату, в которой хозяйничали два жандарма: все вокруг было перевернуто и перерыто, повсюду валялись листки бумаги и обрывки газет.

Поручик прелюбезно проводил Всеволода Ильича к знакомой кушетке и весьма осторожно осведомился, что, собственно, связывало блестящего офицера, сына знаменитого генерала, с репортером, человеком весьма сомнительной репутации.

"Вы не правы, — сказал Зарубин, — репутация у господина Крайнева была безупречной. Его фельетоны пользовались большим успехом у нашей публики. И человеком он был неординарным. Но что же с ним все-таки случилось?"

"Вы не читаете газет, — упрекнул его жандарм, — а если бы читали, то знали, что господин Крайнев, которого вы только что здесь столь горячо отстаивали, опасный государственный преступник". — И он протянул Зарубину газету, в которой ногтем был отчеркнут правый нижний абзац.

Ситуация, в которую он попал, показалась Зарубину забавной. Предстояли объяснения весьма щепетильного характера: всплывали подробности и о дуэли, и о его отношениях с княжной Бек-Назаровой, а самое главное — о попойке в квартире Павла Крутикова. В то же время последнее обстоятельство было и неожиданным выходом из положения. Немного подумав, он решился.

"Господин поручик, — сказал Зарубин, — поверьте мне, я прекрасно знаю, что такое служебный долг и как следует его исполнять. Но не менее хорошо я знаю и то, что вы как офицер, человек чести не позволите себе подвергнуть меня унизительному допросу сейчас, в этой комнате, в присутствии нижних чинов. Фамилия моя в Петербурге достаточно известна, я не преступник и не собираюсь бежать — вот вам моя визитная карточка: в любой день и час, когда это будет вам угодно, я готов удовлетворить ваше любопытство".

Крикунову понравилась запальчивая горячность Зарубина, еще больше понравился ему его просительный тон. Он почтительно произносил имя его отца-генерала, приближенного к особе его императорского величества; поэтому возражений не последовало. Как ни странно, на пользу Всеволоду Ильичу пошел и его визит к Крайневу: ведь ежели бы он был с ним преступно связан, неужели он настолько обезумел бы, чтобы явиться на квартиру журналиста после того, как тот бежал, а все газеты раструбили о его побеге?!

Итак, Зарубин был со всеми любезностями отпущен и тут же нанес визит Пашке Крутикову. Пашку не пришлось долго уговаривать: узнав о том, кто был одним из его милых гостей, он погрозил приятелю кулаком и отправился к отцу. Всеволод Ильич не слышал его объяснений, но Пашка умел выкручиваться: через полчаса все было улажено. Встреча с поручиком Крякуновым так и не имела продолжения.

Событие это несколько взбодрило Зарубина, во всяком случае, скрасило однообразное течение жизни. Вскоре пригласил его к себе для беседы и Игорь Ксенофонтович. Оказалось, что Лечев и Сабуров уже дали о себе знать, — следовательно, наступила очередь и для Всеволода Ильича. Так было задумано с самого начала: он должен был поддерживать с ними постоянную связь; в случае их провала его переход за Дунай отменялся. Но все кончилось благополучно.

Игорь Ксенофонтович при встрече был деловито-сух, но, прощаясь, все-таки не выдержал и растрогался. Перекрестив и облобызав Зарубина трижды, он заклинал молодого человека быть осторожным.

За день до отъезда в Кишинев Всеволод Ильич навестил княжну Бек-Назарову. Непонятно, что заставило его это сделать, но на пути к ее дому он чувствовал неподдельное волнение.

Княжна не хотела принимать его — он стоял на своем, она вышла. Зарубин сообщил, что уезжает на театр войны; ему показалось, она побледнела. Когда, уходя, он целовал ей руку, пальцы ее были холодны, как лед…

В день отъезда Зарубин пригласил на вокзал друзей, выпил с ними шампанского и разбил бокал. Ему было приятно, что все смотрят на него, как на героя…

"Гадко и пошло. Ужасно пошло", — думал сейчас Зарубин.

Вдруг он подобрался и поглядел со своего уступа вниз: прямо под ним двигалась по дороге турецкая колонна с пушками и санитарными фурами.

На Зарубине была офицерская форма низама, сшитая на заказ и в меру потрепанная, рука его покоилась на перевязи, а в кармане лежали надежные документы.

С этого часа он становился подданным Высокой Порты юз-баши Тахир-пашой.

55

В феврале 1877 года граф Игнатьев отправился в путешествие по европейским столицам. Целью его поездки была еще одна, возможно, последняя, попытка правительства заручиться прочным нейтралитетом западных держав.

В начале марта паровая яхта доставила его через Ла-Манш в английскую столицу. Лондон встречал дипломата традиционными туманами и дождем…

— Граф Николай Павлович Игнатьев, — доложил вошедший в кабинет лорда Биконсфилда секретарь.

— Просите. — Биконсфилд встал из-за стола, заваленного бумагами.